Афганский рубеж 4
Шрифт:
— Сань, я тебе как тесть говорю сейчас. А тесть от слова «тестировать». Вот я протестировал будущую версию твоей жены. Всё у вас будет хорошо.
Интересное объяснение. Я лично думал, что «тесть» от греческого «батюшка».
— Конечно будет. У каждого по отдельности всё будет хорошо, — оставался я непреклонным.
Генерал начинал вскипать. Видно, как в нём зреет огромное желание что-то швырнуть. И первым ему под руку попался галстук, который он буквально сорвал с шеи и бросил перед собой на стол.
—
Вот так молодец, Василий Трофимович! Всё просчитал, кроме одного — у меня забыл спросить, хочу ли я.
— У меня встречное предложение. А давайте сейчас определимся, где я буду служить.
Краснота начала отступать с генеральского лица. Глаза Чагаева повеселели, и он радостно хлопнул в ладоши.
— Другое дело, Сань. Слушаю тебя и твои пожелания. Кстати, предлагаю тебе должность в главкомате. Никакой академии не надо, только твоё желание. С замом ты познакомился. Он тебя оценил. Или ты в академию хочешь? А в Циолковск хочешь поступить? Там сейчас как раз ускоренные выпуски испытателей будут. Договорюсь. В Министерстве Авиапрома у меня есть свои люди.
Прям как на восточном базаре — глаза разбегаются от ассортимента, купить хочется всё, но подвох чувствуется у каждого прилавка.
Один только нюанс — ничего мне от Чагаева не нужно.
— Василий Трофимович, я уже определился с местом службы. И находится оно в Торске. Да и на ужин к вам не хочу лететь. У меня другие планы.
— Какие у тебя могут быть планы? — возмутился Чагаев.
— Ну, я бы в кино сходил. «Укрощение строптивого» не смотрели?
Василий Трофимович мощно ударил кулаком по столу. Странный у него способ оказывать давление.
— Я тебе приказываю, сегодня лететь со мной домой. Услышал? Иначе я тебя уничтожу.
— Не полечу.
Чагаев зарычал и дважды хлопнул по столу. Каждое слово сопровождалось всплеском слюны и злобным оскалом.
— Полетишь, я тебе сказал. Ты сегодня же окажешься со мной дома и помиришься с моей дочерью. Иначе… иначе я тебя уничтожу, сопляк.
Генерал продолжал трястись и рычать, но на меня это не действовало.
— Не напрягайтесь, Василий Трофимович. Я не полечу. Вы смотрю, только и можете кулаком по столу бить, да приказы раздавать. А своей дочерью руководить у вас получается плохо.
Чагаев смял в руках сигарету и кинул её под ноги. Он быстро обошёл стол, подойдя ко мне вплотную. Так резко подошёл, что я уже готовился отбивать удары.
Он смотрел на меня, буквально прожигая насквозь. Скулы
— Я значит, плохо руковожу. А ты, стало быть, хороший командир?
— С поставленными задачами справлюсь.
— Без труда?
— Легко, — ответил я.
— Ну вот и посмотрим, насколько у тебя всё легко получится. Вы свободны, капитан! — громко крикнул Чагаев и я вышел из кабинета.
Разговор с генералом получился не самый приятный, но итог меня удовлетворил. Работа комиссии завершилась к вечеру, и всё это время мы находились на рабочих местах. Когда всех распустили, меня к себе подозвал командир эскадрильи.
— Сань, я не спросил, как у тебя прошёл разговор.
— Нормально. Спросили, что я думаю про Ми-28. Кратко ответил, и большие начальники были удовлетворены.
Комэска молча кивнул, показывая всем видом, что ожидал от меня большего откровения.
— Командир, вопрос решён. Я обрисовал свою позицию, мне обрисовали свою. А потом мы пожали руки.
— И Чагаев так легко со всем согласился? — удивился комэска.
— Я был крайне убедителен.
Мы посмеялись с командиром и пошли на выход из части.
Глава 11
Со времени «эпичной» проверки прошло уже достаточно времени, чтобы она у меня вылетела из головы. Погода в Торске продолжала быть пасмурной, иногда «радуя» выпавшим снегом.
За время службы что в первой, что во второй жизни я понял одно — выпавшему снегу можно радоваться только когда ты в отпуске или наряде. Поскольку, как только он выпадет, его нужно срочно убрать.
И сделать это, пока он не растает. А лучше, ещё вчера.
После одной из таких уборок, комэска вызвал меня в кабинет. Настроение у меня было приподнятое. А какое оно ещё может быть, когда только что два с половиной часа отмахал лопатой и надышался свежим воздухом Торского аэродрома.
Субботний день — время паркохозяйственного дня. Период сплочения воинского коллектива сначала через трудотерапию, а затем и с помощью «горюче-смазочных» материалов различной крепости.
В классе эскадрильи формировались списки и меню на небольшое застолье, пока я выполнял указание командира.
Войдя в кабинет комэска, ощущение было такое, что и у него настрой был ну если не закатить праздник, то уж хорошенько бухнуть точно.
— Сан Саныч, дорогой! Заходи! — громко сказал он, наливая себе ароматный чай под ритмы песни «Землян» из динамика радиоприёмника.
Я закрыл дверь и тут же комэска предложил мне чай с конфетами.
— Вот если б кто другой за моей спиной такое провернул, я бы расстроился. А вот на тебя не обижаюсь! Поздравляю, Саныч, — пожал он мне руку и приобнял за плечи.