Африканский ветер
Шрифт:
Несколько улыбчивых и застенчивых женщин опускали глаза, когда мы проходили мимо, у них было не принято разговаривать с хозяевами. Хозяева? Мы были всего-навсего мошенниками-маргиналами, отданными на волю случая. Я боролся с беспокоившим меня ощущением, что хотелось быть счастливым, и я завидовал людям с простой судьбой. Местные женщины, эти услужливые актрисы театра теней, попадались навстречу, неся в руках стопки свежевыглаженных салфеток, а чернокожие, красивые, стройные, чистые детишки постоянно играли в мяч во внутреннем дворе. Мы на цыпочках осматривали дом, Энни хотелось узнать все
— Будущая мечеть будет находиться именно здесь, — сказал Ахмед, который появлялся на короткие мгновения, и мы не знали, далеко он от нас или рядом.
— Домашняя мечеть, как часовни в замках.
Снять обувь, преклониться перед Невидимым, дождаться знака… Что здесь искали мы, нахальные самозванцы, осторожные иконоборцы? Поднявшись по лестнице, мы вышли через открытую Ахмедом прорубленную в стене дверь на плоскую крышу, окруженную валом из терракоты, на гребне которого были устроены маленькие площадки, где лежали венки из сухой травы.
— Гнезда, — пробормотала Энни — Боже!
Здесь, очевидно, каждый год несли яйца и высиживали птенцов аисты. В одном из гнезд еще сидели маленькие аистята. Наши тела были разогреты ветром, нашим общим любовником. Мы приблизились к гнезду. Самка аиста кормила в нем двух неоперившихся птенцов, они тянули открытые неумелые пока клювы к своей матери-кормилице.
Это зрелище окончательно сразило Энни…
— Я не хочу отсюда уезжать, — повторила она. — Я больше никуда отсюда не уеду. Я хочу жить рядом с аистами.
Вернувшись в нашу комнату, она, обессилев, уже не плакала. Она легла на кровать и стала листать Коран, лежавший на ночном столике. Не спрашивая моего мнения, она стала читать его вслух, не зная, что вызывает во мне агрессивное настроение. Но мне пришлось слушать: «Люди, живущие в этом доме! Аллах хочет только удалить с вас грязь и полностью очистить вас от скверны».
Она продолжила читать нараспев:
«Да, тем, кто подчиняется Аллаху,
верующие мужчины и верующие женщины,
набожные мужчины и набожные женщины,
честные мужчины и честные женщины,
терпеливые мужчины и терпеливые женщины,
мужчины и женщины, которые боятся Аллаха,
мужчины и женщины соблюдают пост,
чистые мужчины и чистые женщины,
мужчины и женщины, которые часто вспоминают Бога:
вот те, кому Аллах уготовил
прощение и безграничное вознаграждение».
Мне хотелось крикнуть: «Хватит!» Но я ласково попросил ее прекратить чтение.
Каждое утро мы вставали рано и уходили гулять на верхние плато. На высоте тысячи шестисот метров над уровнем моря местное население выращивало рожь. Каждый час, каждая минута волновала нас. Мы дошли до границы с Танзанией, даже перешли ее, но потом вернулись в Кению. Мы видели жирафов,
Мы гуляли по пространству без всяких заборов и границ, которое вроде бы принадлежало Энджи. Здесь, словно грибы, вырастали хижины масаи. Мы встретили несколько егерей, следивших за передвижениями браконьеров.
Вечерами мы возвращались уставшими, опьяненными красотой и чистым воздухом высокогорья. Наши любовные утехи были символами братства. Иногда меня опьяняла сказочная легкость, это место превращало нас в легендарных персонажей. Я больше не чувствовал себя убийцей, она не вспоминала о своих мечтах, мы были семейной парой в архаичном смысле этого слова. Какое прекрасное слово — пара.
— Ты меня любишь?
Грудь моя горела, я был опьянен воздухом и атмосферой, у меня было безумное желание быть честным, не играть, не обманывать, сложить оружие, просто быть честным. Когда она была в моих объятиях, мир казался теплым. Она плакала, смеялась, кричала, стонала, но прежде всего она хотела услышать заветные слова:
— Скажи, что ты меня любишь!
— Зачем ты хочешь услышать то, что и так понятно?
— Если это понятно, скажи это.
— Я…
— Говори…
— Я…
— Ну, одно усилие.
Она произнесла по буквам:
— Я т-е-б-я л-юб-л-ю. Повторяй!
— Я…
— Продолжай…
Она вдруг толкнула меня локтем в бок, как подросток на школьном дворе.
— Не бойся, скажи это!
Это была уже не принцесса, а крепкая влюбленная женщина.
Я пробормотал в отчаянии, но весело:
— Думаю, что я тебя люблю.
Я надеялся, что это не было правдой.
Вечером накануне отъезда мы пришли к статуе слепого льва. Поднялась сухая буря. Ветер свистел так сильно, как никогда, он оглушал нас, швырял нам в лицо пригоршни песка, перемешанного с водой, ослеплял. Мы вернулись в дом, по крыше барабанил дождь, воздух дрожал от электрических разрядов. И все, что до той поры казалось счастьем, превратилось в невыносимое напряжение. Отъезд был совсем близок.
Энни была возбуждена и несчастна, она пыталась задеть меня. Вдруг она восстала и резко бросила:
— У тебя нет размаха твоей жены. Ты это знаешь, и это делает тебя больным.
— Что на тебя нашло?
— Надо сказать правду. Если бы ты не был таким приземленным, то понял бы, что Бог есть, что он здесь. Ты даже не захотел, чтобы я прочитала тебе отрывки из Корана, потому что это тебя пугает. Ты трус! Ты подлец!
Я влепил ей пощечину. Она посмотрела на меня, сжав ладонями виски, качнулась. Потом бросила:
— Ты груб, потому что трус. Но я защищена. Ты думаешь только о делах… А я только что родилась. Я хочу видеть аистов, львов, детей, взрослых, я хочу Бога. Если твоя жена хочет здесь жить, если она хочет уехать из Лос-Анджелеса, это доказательство того, что она лучше тебя. Как она могла выйти замуж за такого тщеславного и пустого человека?
Я схватил ее за плечи, руки мои скользнули к ее горлу. Передо мной снова стояла самка, которая меня в чем-то обвиняла, втаптывала в грязь, унижала.