Африканский ветер
Шрифт:
— Боюсь, что вашему мужу плохо.
— Он немного температурит, — объяснила Энни.
Любезные камерунцы помогли мне дойти до номера. Я уже не мог быть собеседником, это было тело ростом в метр семьдесят восемь сантиметров на ватных ногах.
— Муж немного устал, — повторила Энни.
Я хрипло произнес:
— Не устал. Я болен, бо-лен!
Войдя в наш номер, камерунцы показались еще более высокими и элегантными. Они довели меня до постели и объяснили, что Африка — это то и это… А потом вдруг наступила тишина. Я чувствовал, что понемногу освобождаюсь от одежды. Меня раздевала Энни. Я был всего лишь забавным человеком со слишком туго завязанными шнурками на ботинках. Я помог ей снять с меня брюки. Наконец я коснулся простыни и подушки. Почти нежная смерть. Я почувствовал
Вечером снова пришел врач и объявил хорошую новость:
— Следов малярии не обнаружено. Просто очень сильная инфекция бронхов, начало воспаления легких. У вас довольно крепкий организм, мсье, поэтому я могу прописать вам сильные дозы антибиотиков. Надо полежать несколько дней, а потом, если вы все-таки настаиваете, можете продолжать путешествие. Но больше никакой пыли. Возьмите самолет-такси.
Я был неразговорчив, за меня говорила Энни:
— Вы нас спасли, доктор.
Он заранее приготовил множество таблеток в маленьких бумажных пакетиках. Перед тем как уйти, он немного поговорил об Африке, но ни разу не упомянул о фонде и не пытался отговорить нас от поездки.
— Можете звонить мне в любое время, я приеду и ночью, если вашему мужу понадобится…
Голос его удалялся, Энни проводила врача.
Я очень часто вижу себя в номере отеля «Нью-Стэнли» наблюдающим за балетом молчаливых и услужливых коридорных. Все они в отчаянии, что видят хорошего белого человека больным. Но меня это не трогало, сознание перешло в ночной режим. Мое сознание? Во время отлучек Энни в магазины я, разбитый температурой и усталостью, подводил итоги моего провала. Я никогда не был человеком высоких моральных устоев, я всегда работал, чтобы добиться успеха в жизни, я хотел денег, карьеры, власти. Я даже не был верующим, прислушивающимся к предостережениям Бога, который мог бы призвать меня к порядку. Но небо отвечало мне оглушительной тишиной. Темной тишиной. И каков же был окончательный итог? Ничего. Не стоило тянуть с поездкой вместе с Энджи, я мог бы лучше узнать ее и исповедоваться ей. Бросила бы она меня? В этом-то и вопрос…
В отсутствие Энни я просматривал досье дома Энджи, предварительные сметы, описание зданий, которые предстояло построить, или же смотрел единственный канал кенийского телевидения, по которому показывали документальные фильмы об их президенте, открывавшем школы, вручавшем дипломы, закладывавшем первые камни новых зданий.
Врач уже несколько раз приходил меня навестить и был доволен ходом лечения. На четвертый день утром я встал с кровати, помылся и сел в кресло почитать английские газеты, принесенные Энни. Затем набрался смелости и позвонил в главный офис фирмы «Развлечение-Сафари». Служащие фирмы были людьми четкими и услужливыми, в любой момент самолет-такси мог быть в нашем распоряжении. Как только это станет возможным, мы сможем продолжить нашу поездку в гостиницу «Мара Серена», где для нас зарезервирован номер, оказавшийся, к счастью, свободным. А оттуда мы поедем в имение Энджи. Инфекция вроде бы была побеждена. Я глотал лошадиные дозы лекарств и не переставал думать о том, как бы мне избавиться от Энни.
Я перебирал в уме различные варианты.
Я сниму номер в отеле «Пьер», отведу Энни в магазин «У Сакса», где отмечу свое пребывание, заплатив за покупки моей карточкой «Американ Экспресс». Дам ей пятнадцать тысяч долларов наличными дополнительно, сняв деньги со счета в филиале моего банка. Потом отправлю ее в Ла Гуардиа [41] , она купит билет за наличные. Несколько недель она поживет у родителей. Ни в коем случае нельзя устанавливать контакт со мной. Я запрещу ей малейшее проявление чувств. И главное, никаких телефонных звонков. Я позабочусь о ее будущем. Потом Энни сможет устроиться на работу в одно из казино в Атлантик-Сити. Она к таким местам уже привыкла.
41
Аэропорт в Нью-Йорке.
В день нашего расставания
Во время этих странных дней, которые были для меня одновременно невыносимыми и успокоительными, Энни рассказывала мне о своих родителях.
— Я могу им позвонить? — спросила она однажды.
— Если считаешь, что это необходимо, позвони, но только не из гостиницы.
— Ты уже все продумал, — заметила Энни.
В итоге она ограничилась тем, что послала им почтовые открытки.
— Я всегда хотела выйти замуж именно для них. Завести детишек. Мама была бы очень рада внучатам, но что поделаешь, мне с мужчинами не везет…
Она посмотрела на меня игриво:
— Ведь ты после смерти дяди разведешься?
Она с удовольствием взяла бы ипотеку на мою жизнь. Чем скорее мы с ней расстанемся, тем будет лучше.
26
Начиная с этого момента жизнь стала похожа на калейдоскоп. Виды, картины, столько нежных и диких впечатлений, столько моральных и зрительных потрясений, что в памяти остались только расплывчатые видения. Золотистая пыль все заносит, бальзамирует, приукрашивает. Видение. Врач с сожалением разрешил мне уехать. Наш полет в заповедник «Масаи Мара» прошел без приключений, посадка была мягкой. Улыбчивый кениец перевез нас на джипе в гостиницу. Ее стены желтоватого цвета были расплывчаты, как мираж. Получив у портье ключ, мы спустились в наш номер по тропинке, крутизна которой подчеркивалась широкими ступеньками, окаймленными кактусами и какими-то маслянистыми растениями. За нами, удобно устроившись в густой листве, наблюдал мангуст. Бунгало напоминали бункеры, из узких окон можно было наблюдать за природой. По равнине нестройными рядами передвигалось стадо мелких восточно-африканских антилоп, а далеко-далеко перемещалась группа жирафов.
Едва приехав, мы были вынуждены отправиться на сафари. В микроавтобусе мы познакомились с нашим новым водителем по имени Махмуд. Когда мы уже начали трястись по ухабистой тропе, он объяснил, что в «Масаи Мара» он имеет право съезжать с тропы и путешествовать по саванне. Мне Махмуд показался симпатичным и терпеливым, интересно рассказывал о Кении.
Снова видение: когда мы проезжали мимо болотца, несколько зебр, обеспокоенных шумом мотора, прекратили щипать траву и уставились на нас. По мелководью туда-сюда расхаживали аисты, время от времени опуская в лужицы желтоватой воды свои острые длинные клювы в поисках лягушек. Неожиданное появление у воды стада антилоп гну спугнуло аистов, и они улетели прочь, лениво взмахивая мощными крыльями. Потом мы увидели полосатых гиен, и я сказал Энни, что гиены, очевидно, потерлись о зебр и эти полоски были заразными. Она покачала головой и сказала, что «в храме природы» шутить не следует! Махмуд показал нам золотистого шакала, и Энни радостно воскликнула: «Ты слышишь? Золотистый, как здорово». Она была похожа на ребенка, очутившегося в сказочном зоологическом саду. А я в это время называл себя неудавшимся золотым шакалом. Усевшись на верхних ветвях дикой акации, укрыв тело крыльями, словно плащом, вытянув голые шеи и наклонив вперед головы, стервятники внимательно осматривали горизонт в надежде обнаружить какую-нибудь добычу.
Снова видение: мы едем через небольшой лесок. При выезде на полянку Махмуд затормозил и выключил двигатель. Лежа на боку, разбросав мощные лапы, львица подставила живот львятам, которые старались влезть на горячее тело матери. Один из львят припал к соску и наполнялся молоком прямо на глазах, как бурдюк, в то время как его брат покусывал розовые соски самки. Рядом сидел, наблюдая за всем этим, лев. Он часто зевал, и можно было увидеть огромные клыки. Самый пронырливый львенок заснул прямо на животе матери, а другие стали гоняться друг за другом в траве, нанося друг другу удары лапами.