Агидель стремится к Волге
Шрифт:
Уфимский воевода князь стольник Андрей Михайлович Волконский согласился со многими требованиями предводителей восставших. Он не скупился на обещания. Обласкав Садир-бея, Ишмухамета Давлетбаева, Конкаса и других башкирских старшин и ахунов, он привлек их на свою сторону и уговорил съездить вместе с ним к начальнику приказа Казанского дворца Долгорукому.
— Князь, я привез с собой лучших башкирцев, — похвастался Волконский перед ним. — Они обещали служить верой и правдой государству Российскому и посулили выпустить на волю плененных
Долгорукий оживился.
— И где же твои лучшие башкирцы?
— За дверью дожидаются.
— Так пускай заходят, веди их сюда! — с волнением произнес князь.
Долгорукий пустил в ход все свое обаяние, изо всех сил стараясь угодить благонадежным башкирам.
— Я с трудом представляю себе Башкортостан без России, — заявил от имени земляков Садир-бей. — И если русские не будут нарушать условия, прописанные в Жалованной грамоте, если вместо плохих воевод станут присылать нам хороших, мы дадим слово верно служить царю, — обещал он и поклялся на Коране.
Ликуя от радости, что покончить с восстанием в Башкортостане возможно будет малыми убытками, Долгорукий с готовностью пообещал похлопотать, чтобы удовлетворить требования башкир. После этого он убедил главу Садир-бея и его товарищей съездить в Москву на встречу с государем.
Алексей Романов оказал послам Башкортостана сердечный прием и выдал им Жалованную грамоту, составленную на двух языках. С этой грамотой «лучшие башкиры» стали ездить по дорогам, из одной волости в другую, по всем летовкам, ратуя за прекращение восстания.
Едва ли не самым первым удовлетворенным требованием стало досрочное смещение уфимского воеводы Андрея Михайловича Волконского. Место его занял стольник Сомов, уже бывший прежде на этой должности. Тот сразу же приступил к решительным действиям. Отправив на подмогу старшинам дорог своих помощников, новый воевода посулил через них, что участники восстания будут помилованы, а русские помещики и сборщики дани, спровоцировавшие беспорядки, понесут суровое наказание. Он так и написал в воззвании к башкирам, что впредь не допустит бесчинств со стороны ясатчиков, что будет карать их за произвол со всей строгостью.
VIII
Большинство восставших сложили оружие и разъехались по домам, а некоторые из непримиримых джигитов Казанской дороги приостановили военные действия лишь с наступлением холодной осени 1664 года. Они бежали к калмыкам.
Из страха, что при помощи калмыков башкиры соберутся с силами и возобновят борьбу, Федор Федорович Волконский задумал настроить их друг против друга. Для этой цели к калмыцкому тайше Дайчину был подослан дьяк Горохов.
Вручив тайше щедрые дары от имени царских властей, дьяк стал выпытывать у него, где зимуют башкиры Токалов, Таникеев и Сартов. Тот вначале прикинулся было, будто ему ничего о них неизвестно, но после распития привезенного Гороховым
— Они гостят у сына моего Мончака, — проболтался тайша.
— Ага, так мы и разумели… — недобро сощурился дьяк и пообещал ему: — Ежели ты сдашь беглых башкирцев уфимскому воеводе, царь тебя не обидит.
Скривив в усмешке беззубый рот, Дайчин причмокнул.
— Не-ету, не могу я выдать царю башкирцев!
— Отчего ж?
— Мой сын Мончак, видать, шибко их уважает. Каждому подарил по паре лошадок, верблюда. Коров дал да овечек…
— Ну, глядите! Неровен час, прознает про то государь, вот уж не поздоровится вашей семейке, — прошипел дьяк.
Тайша посидел, подумал и махнул рукой.
— Мне-то что, я старик. Сынок мой Мончак теперь сам себе хозяин. Я ему не указ.
— Неужто мало вам зла башкирцы чинили? — не унимался дьяк. — Вот погодите, как перезимуют, они вас, калмыков, погонят со своих земель.
Дайчин попался-таки на удочку.
— Что же мне делать? — растерянно пробормотал он, боясь взглянуть гостю в глаза.
— Как я сказал. Выдайте ослухов уфимскому воеводе или же в Астрахань к воеводе князю Черкасскому сопроводите.
Старый тайша всерьез призадумался.
— Да какой от меня прок?.. Они же у сына моего. Пускай он и решает, — рассудил Дайчин и направил Горохова к Мончаку.
Тот дружелюбно встретил чужака, рекомендованного отцом. Однако узнав о причине его визита, молодой тайша нахмурился.
— Нет, не желаю везти башкирцев ни в Астрахань, ни в Уфу, — наотрез отказался он.
Не теряя надежды переубедить его, дьяк Горохов и на этот раз принялся хулить башкир:
— Так ведь они ж калмыкам, почитай, самые лютые враги! Не дают вам развернуться, кочевать между Ликом и Волгою. Али вам неведомо, что башкирцы хотят вытеснить вас на Иргиз-реку да на Черные пески?!..
— Твоя правда! — сверкнул вдруг глазами задетый за живое Мончак. — Земля и воды не их, а божьи!
— Вот-вот! — встрепенулся дьяк. — Разве ж это справедливо, чтоб башкирцы одни сим краем благодатным владели! Послушайся моего совета, я дело говорю: пока калмыки не выдадут бунтовщиков, не будет им приволья!..
— Уж и не знаю, как быть. Подумать надо бы, — угрюмо произнес молодой тайша.
— Да чего тут думать-то! Незачем злодеям потакать, вези изменников в Астрахань али к уфимскому воеводе, покуда воры зла вам какого не учинили!
Но Мончак все еще колебался.
— Может, и в самом деле тебя послушать. Человеку в душу не заглянешь. Один бог ведает, чего у него на уме…
— А дозволь мне переговорить с беглыми башкирцами, — попросил вдруг Горохов вкрадчивым голосом.
— Нет, — даже не задумываясь, отказал ему тайша.
Но отделаться от коварного дьяка оказалось не так-то просто. И Мончак, в конце концов, сдался, сказав:
— Ай, ладно, будь по-твоему.
И вскоре Горохов встретился с башкирами.