Агриппина. Младшая сестра Смерти

Станиславская Елена

Осторожно обходя белые дорожки, почти порхая над ними, Ти вносит в круг большую пузатую бутыль. За зелёным стеклом лениво ворочается студенистая масса: то к одной стенке прилипнет, то к другой отползёт. А вот наружу вылезти не пытается – знает, что никак. Узкое горлышко заткнуто пробкой и залито воском.

Установив бутыль в центре комнаты, Ти так же порхательно возвращается в свой угол. Я собираюсь с духом: сейчас начнётся. Каждая жилка в теле натянута и дрожит – так могла бы чувствовать себя новая скрипка перед первым концертом.

Миранда приседает,

копошится в какой-то дерюге и вытаскивает из неё меч. Лезвие длинное и узкое, из-за чего оружие напоминает большую иголку. Зашить ей что-либо, конечно, не получится. А вот прошить тело насквозь – запросто.

Миранда делает выпад и сносит горлышко бутыли. Сосуд опрокидывается на бок и покачивается – в комнате слышен тихий звук, возникающий от соприкосновения стекла и пола. Я понимаю, что не дышу, и тихонько втягиваю воздух. В тот же миг из бутыли вырывается…

Я не знаю, кто это. Оно по-прежнему студенистое, серо-чёрное и мерцающее. По очертаниям похоже на человека, только с неестественно вытянутой головой и сильным сколиозом: тело идёт зигзагом, одно плечо ниже другого. Лицо неуловимо-плавучее, без точных черт, и лишь глаза ярко выделяются на нём – горят двумя белыми огнями.

Миранда заносит меч для удара.

Пора!

– Моё имя Агриппина! – выпаливаю я.

Клинок вздрагивает в руке короля, а дама хрипло ахает и прикладывает ладонь к груди: дурное предчувствие не обмануло её.

Нечисть ухает филином, отталкивается от пола и с грохотом пробивает окно возле меня. Вот и путь отступления! Недолго думая, я выскакиваю следом за летающим студнем. Он мелькает за деревьями с левой стороны от избы – следовательно, мне направо. В затылок несутся крики Миранды и Ти. Сатир обещал, что девушки погонятся за своим «спутником», а не за мной. Хоть бы так и вышло! А ещё рогатый говорил, что найдёт меня, если заблужусь. Поэтому я бегу, не разбирая дороги. Главное сейчас скорость.

За спиной словно вырастают крылья. Я перепрыгиваю поваленное дерево, уворачиваюсь от мощной еловой лапы и ликую от собственной ловкости. Но продолжается это недолго. Кто-то хватает меня за капюшон.

Я верещу и машу руками, пытаясь отбиться. Но отбиваться не от кого – толстовка всего лишь зацепилась за острый сучок. Дёргаюсь, ткань трещит и рвётся. Потеряв равновесие, я лечу головой вниз. Едва успеваю выставить руки – в ладони впиваются сухие ветки и хвоя. Маска слетает с лица – наверное, тесёмки ослабли, пока я боролась с сучком. Сверху ухает, и я невольно поворачиваюсь на звук. Над головой, обдавая влажным холодом, парит студенистая тварь.

Я смотрю на неё, а она на меня.

Глава 7

Сказать правду пиковому королю

Я стягиваю балахон, бросаю его на землю и устало ковыляю куда глаза глядят. Можно присесть на поваленное дерево и дождаться сатира, но я просто не могу торчать на месте.

Тварь ничего мне не сделала. Повисела в воздухе и умчалась по своим делам. Даже не знаю, почему

рогатый настаивал, что она не должна видеть моё лицо. Ну увидела – и что? Я её ни капельки не заинтересовала. Это хорошо, но чуточку обидно. Даже монстр меня заигнорил!

Серебристая дымка мерцает на фоне елей. Наконец-то.

Появившись, сатир сразу хватает меня за руку и тащит в обратном направлении. Ноги, непривычные к долгим прогулкам по лесу, еле волочатся. Кроссовки, похоже, придётся выбросить – они исцарапаны и проткнуты неласковым валежником. Но жаловаться рогатому и просить притормозить – бессмысленно, да и гордость не позволяет. Наверняка не услышу в ответ ничего, кроме насмешек.

– Ты отпустил валета? – спрашиваю я.

– Нет, зажарил и съел, – ворчит сатир, но всё-таки уточняет: – С пигалицей полный порядок, уже свалила восвояси. Ты представилась королю?

– Э-м-м, да.

Секунду я колеблюсь – не сказать ли про слетевшую маску? – но решаю, что это не имеет значения.

В воздухе разливается вечерняя прохлада и появляется мошкара. Издалека доносится кваканье лягушек. Насвистывают птицы. Остановиться бы, послушать, но сатир упорно тянет за собой.

– А что червы собирались делать с той тварью? – интересуюсь я. – Они притащили её в бутылке, выпустили, а потом…

Рогатый выразительно смотрит на меня и проводит большим пальцем по горлу.

Надеюсь, это ответ, а не угроза.

– Но зачем?

На самом деле я хочу спросить не об этом – не только об этом, – но к главному вопросу нужно подходить издалека.

– Я же тебе объяснял, малыш. Червы и пики убивают нечисть. Трефы и бубны – людей. Всё просто. Если ты принадлежишь к масти, ты должна убивать. Так принято.

– Там, в доме, – осторожно продолжаю я, – было много всяких знаков. И ещё соль. Зачем всё это?

– Обычные меры предосторожности, чтобы оно не вырвалось на свободу. То-то дама с королём удивились, когда их дружочек сбежал, – фыркает сатир.

– Понятно. – Я переступаю через продолговатую мшистую кочку, похожую на могильный холмик, и стараюсь не выдать голосом волнение. – Среди знаков был один, который мне запомнился. Миранда назвала его «берегиня»…

– Ш-ш-ш! – сквозь зубы шипит рогатый. – Даже не произноси при мне таких слов. Запомни, для нечисти это худшее ругательство на свете.

Внезапно я чувствую, как потеет ладонь, стиснутая в лапе сатира. Высвободив руку, я сглатываю шершавый комок, вставший в горле, и уточняю:

– Так ты, э-м-м, тоже нечисть?

– А что, у тебя с этим какие-то проблемы? – Рогатый прищуривается. – Мы вообще-то живём в век толерантности. Я твой помощник и хорошо выполняю свою работу, так есть ли разница, к какому виду или типу я отношусь?

Я не понимаю, кривляется он или говорит искренне. Склоняюсь к первому варианту, но с элементами второго.

– Ты прав, разницы нет, – отвечаю я. – Кстати, насчёт толерантности и всего такого. А почему Миранда – «король», а не «королева»?