Агриппина. Младшая сестра Смерти
Шрифт:
На вокзале как назло работает только одна касса и в неё стоит многоголовая очередь. Завтра суббота, на дворе май, вот люди и разъезжаются кто куда. Бреду к автомату по продаже билетов, надеясь, что не начну от стресса тыкать на все кнопки подряд. Что если я сломаю аппарат? Или он сожрёт мою банковскую карточку? Ой, а кошелёк-то вообще при мне?
Ощупываю задний карман джинсов – бумажник на месте – и мысленно осуждаю себя за паранойю. Я же совсем недавно его доставала, когда покупала проездной «Подорожник» в метро. Благо, там обошлось без аппаратов, и тётечка
Вытерев потные ладони о джинсы, я включаю внимательность на полную мощность и окидываю автомат взглядом. Так-так. Сюда – деньги. Отсюда – билет. Вроде всё просто.
– Малыш, кончай тупить, – подгоняет рогатый. – Червы приедут на машине, и тебя ждать не будут.
Значит, «модель» – глава червей. Кто бы сомневался. Это же самая гламурная масть.
– Погоди-ка… – Мои пальцы замирают в миллиметре от экрана. – Миранда будет там не одна?
– А ты надеялась на рандеву? – Рожа сатира расплывается от ухмылки. – Неудивительно, после ваших жарких обнимашек.
– Заткнись.
– Хос-с-споди, такая молоденькая, а уже ку-ку, – бормочет тётка, забирая билет из соседнего аппарата.
– Ты пугаешь людей, – не без удовольствия отмечает рогатый.
– Мы в этом похожи, козлик, – мрачно бросаю я.
Нахожу в списке название нужной деревеньки, вытаскиваю из кармана кошелёк и вставляю карточку. РЖД на моей стороне: электричка отправляется через одиннадцать минут, а билет уже лезет из прорези. Успею даже латте с булочкой купить.
– Почему у тебя в портмоне фотография свиньи? – любопытничает сатир, пока я расплачиваюсь за нехитрый обед.
– Не твоё дело.
– Хотите что-то ещё? – хмурится бариста.
– Бренди с коньяком, любезный, – говорит рогатый.
Бросаю на него сердитый взгляд. Сатир явно провоцирует меня, чтобы я побольше болтала с ним на людях и зарабатывала репутацию местной сумасшедшей.
– Ничего, спасибо, – отвечаю я баристе и, забрав перекус, отправляюсь на поиски нужной платформы.
– Встретимся на полустанке, – буркает сатир.
Оборачиваюсь – в воздухе витает дымок. Ну, может, это и к лучшему. Рогатый не будет всю дорогу доставать меня вопросами и подколками, вынуждая отбрёхиваться в ответ. И никто из пассажиров не станет коситься, как на полоумную.
Тут в голову влетает невесёлая мысль: а вдруг сатир решил меня бросить? Не помогать больше?
Да нет! Просто зачем трястись в вагоне, если можешь превратиться в дым и улететь на все четыре стороны?
Я расправляюсь с едой, засовываю билетик в турникет и иду на платформу.
В электричке быстро заканчиваются свободные места – некоторые люди так ловко запрыгивают на сиденья, будто всю жизнь профессионально играют в «музыкальные стулья». Я прохожу в середину вагона и кое-как устаканиваюсь. Вокруг по странному совпадению группируются сплошь лысые мужчины, и я чувствую себя цыплёнком в коробке страусиных яиц. Одни говорят о рыбалке, другие о недвижимости, остальные молча потеют. Нырнуть бы в музыку, но я боюсь пропустить свою станцию, хотя знаю, что до неё почти два часа езды.
Стискиваю в руке
В итоге мобильник решает за меня: вздрагивает и вырубается. Пауэрбанк и шнур валяются в рюкзаке, а рюкзак в квартире. Выходя сегодня из дома, я и представить не могла, что прогулка настолько затянется.
За окном сереет небо и деревья всё плотнее жмутся друг к другу, а в вагоне потихоньку освобождаются места. Одно из «страусиных яиц» буквально швыряет меня на пустое, нагретое чужим телом сиденье («Садись, садись, девчуля»), а через пятнадцать минут объявляют мою остановку.
Какие опасности поджидают меня в «страшном заброшенном доме, что стоит в густой чаще леса»? Скоро узнаю.
Сатир сидит на скамейке возле небольшой кирпичной постройки и пальцами расчёсывает волосы на ногах. А может, выискивает блох. В любом случае, очаровательное зрелище.
Станция выглядит неприветливо, как интроверт, к которому заявились нежданные гости. На двери постройки висит ржавый замок, окна вкривь и вкось заколочены досками. Со всех сторон подступает лес. Не манящий, не светлый – отталкивающий, тёмный. Ступени с платформы ведут сразу в траву, чуть прибитую тонкой, будто одной ногой вытаптывали, тропкой.
Неудивительно, что вместе со мной никто не вышел из электрички.
– Чего застыла, Груша-клуша? – Сатир, как всегда, сама любезность. – Нам ещё две версты топать. Я уже побывал в месте сбора и провёл кое-какую подготовительную работу. Тебе понравится. – Он склабится и подмигивает.
Вслед за рогатым я иду в чащу. Не по вихляющей тропе, а напрямик по непролазному подлеску. Идти сложно, иногда под ногами чавкает, и я чувствую, как носки понемногу напитываются влагой. Стоит более-менее войти в ритм, как включается фантазия.
Мерещится, что кто-то наблюдает за мной из-за деревьев. Не в открытую смотрит – подглядывает. Зыркнет белым глазом – и спрячется.
Это только кажется, что для страха нужна темнота. На самом деле достаточно, чтобы всё вокруг было зыбким. Что там, пень с торчащим сучком или голова со вздёрнутым носом? Дерево ли скрипнуло над головой или злая лесная тварь подала сигнал, чтобы сородичи сбегались на человечинку? И что лежит между двумя поваленными деревьями – просто густая тень или человек в чёрной одежде?
Я резко останавливаюсь, не веря собственным глазам.
– Сюрпри-и-из! – тянет сатир и вприпрыжку бежит к гниющим стволам.
Спотыкаясь на каждом шагу, я устремляюсь за рогатым. Руки и ноги коченеют, а голову, напротив, охватывает жар.
В прогалине между деревьями, действительно, лежит человек. На нём чёрный балахон, а лицо скрыто под белой маской. Отверстия для рта нет, только для глаз, и левое обведено красным сердечком. Щиколотки и запястья перехвачены верёвками. Судя по комплекции, «сюрпри-и-из» – это девушка.