Ахиллес, или Мир Аль-Азифа
Шрифт:
— А что ты и в за правду подумываешь над этим?
— Да нет… Пока! Но я ни когда не жил так, как того хотел кто-либо. Я всегда был свободен и таковым хочу закончить и нынешний жизненный цикл.
— Однако теперь ведь ты живешь именно для того, что бы выполнить чужую волю? Пусть и волю богини, но все-таки!!! — заметил херувим.
— Тут ты прав. Однако скажу тебе по секрету, так будет продолжаться лишь до тех пор пока я полностью не разберусь со слабостями Реи. Она хоть и богиня, но и у богов есть слабые стороны, познав которые, смертный может избавиться от их назойливого влияния.
Херувим с удовольствие
— Тут ты прав человек. Однако во всем остальном, я бы посоветовал прислушаться к предложению Сайры. Пусть она сама направиться в Эу-Тай и передаст им твои условия. Самому, подставлять под клыки свою яремную вену, по крайней мере безрассудно.
Ахилл поглядел на проходивший мимо них сидский караван. Тягловые животные были как и у гоблиннов, огромными длинношеими ящерами. Но вот охраняли многочисленную вереницу повозок желтокожие воины. Они сидели на своих тулах или как еще называли — Му, порода двуногих ящеров, которые походят на степных плезов, однако были намного крупнее последних. Для того, что бы научиться управлять этими созданиями, и что еще важнее, подчинять этих тварей своим приказам, сидские воины воспитывали двуногих находясь рядом с ними практически с момента их вылупления из яйца. Только таким образом тул, мог привыкнуть к запаху своего хозяина и позволить последнему рано или поздно взгромоздить на свою спину седло.
Когда первый тягловый ящер поравнялся с медленно вышагивающими путниками, в сторону Ареста и ахейца стремительно приблизились трое желтокожих воинов на своих ездовых ящерах. Ахиллес невольно залюбовался грациозными движениями этих опасных хищников. Тем не менее ахеец внутренне приготовился к возможной схватке. Остановившись в двадцати локтях от человека и херувима, один из наездников, в немом приветствии, поднял вверх свою правую ладонь.
— Мир вам путники. И да продлят вам могущественные боги нить вашей судьбы.
— И тебе воин удачного дня и мирного неба над головой твоим детям и женщинам. — Ахиллес догадался, что сидские наездники не пытаются затеять ссору, поэтому воткнул острие своего копья в жирную и плодородную почву бескрайней степи.
— Абсолют! Я Миро, из благословенного Сида. Страж северных ворот моего Города. Здесь, сопровождаю купеческий караван своей страны и должен был выступать на растилалище, в надежде отвоевать у невров нашу молодую госпожу. После лицезрения твоего боя с Трру, я понял. Мне не одолеть тебя и потому, я решил при помощи мира решить свою миссию. Назови свою цену, которую ты хотел бы получить за жизнь своей рабыни… — последнее слово он произнес с нескрываемой горечью в голосе… — Мии и ты получишь все, что только пожелаешь.
— Я не торговец достопочтимый Миро и не стану с тобой торговаться. Но я уважаю твою добрую волю и понимаю горе твоего правителя. Однако я вынужден по некоторым причинам отказать тебе в твоей просьбе. Ты можешь передать своему повелителю следующее. Мия не рабыня, и ей не будет причинен вред, за что ручаюсь своей честью. Однако, она останется под моим покровительством до скончания отмеренного ей богами срока. На то, как я уже сказал, есть причины. Однако если ты хочешь, то можешь поговорить с нею и самолично убедиться в моей честности.
По выражению лица Миро было понятно, что желтокожий воин огорчен отказом на свое предложение и теперь
Ящер голодными глазами сверлил тела двух одиноко стоящие фигуры, от которых исходила уверенность в своем превосходстве. Все три ящера с удовольствием бы кинулись на одиночек, и по этому недоумевали, почему же не следует команды их хозяев для начала атаки.
Херувим презрительно рассматривал тех, чьих родственников еще в начале своего пути он растерзал в количестве более тридцати особей. Эти одомашненные ящеры без сомнения были намного опаснее плезов, однако даже такие проворные и крупные хищники, не представляли смертельной опасности для такого существа, как Арест. Пока Ахилл общался с предводителем воинов сидкого каравана, Арест забавлялся тем, что создавал в мозгу всех трех тулов соблазнительные для последних образы. Будто перед ними сейчас находилась освежеванная туша степного буйвола. Арест всегда любил применять к опасным бессознательным хищникам свое искусство создания иллюзий.
Конечно, он ни когда себе не позволял проделывать такой трюк с разумными. Среди расы херувимов это было ТАБУ. Применить свое искусство внушения, можно было лишь в случае, когда херувиму могла угрожать явная смертельная опасность. На животных, это правило не распространялось.
Сидкий воины наконец сообразили, что с их животными происходит, что-то странное и поспешили проститься с теми, о которых с недавних пор уже начали слагать легенды. Уже издали, Миро выкрикнул, что сегодня ночью найдет стоянку гоблинского каравана и с соизволения Абсолюта, встретиться с Сидкой принцессой.
— Ума не приложу, как можно было приручить этих чудовищ? — с облегчением проговорил Ахиллес. После того, как весь сидский караван скрылся в сгущающихся сумерках.
— Это по всей видимости большая тайна. Так как этого не знаю даже я. — Арест оглядел окрестности и лениво позевал своей огромной пастью.
— Ну что друг, двигаем к своим. Надо предупредить как гоблинов, так и Сайру, что сегодня ночью у нас появятся гости. Как бы наши попутчики не восприняли появление сидских воинов, как ночное нападение степняков.
Херувим ни чего не ответив, махнул своей шикарной гривой и засеменил в сторону медленно бредущего каравана хунов.
***
Стоянка была разбита, как водится у гоблинов, за считанные минуты. Шатров в пути ни кто не возводил. Кому хотелось спать в закрытом помещении и проспать возможное нападение врага. Три торговца, ловко освободили от замысловатой упряжи своих ящеров и стреножили тех на расстоянии полета вурдской стрелы.
Кибитки были поставлены полукругом. Все рабы были выведены из своих деревянных темниц и отправлены под присмотром одного из гоблинов исправлять свою естественную нужду. Ни кто из них не жаловался и не пытался убежать. Рассматривая испуганные людские лица, Ахиллес еще раз поразился, насколько все-таки человек слаб волей.