Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах
Шрифт:
И стал ждать, настороженно поглядывая на двузубец. То ли когда я сдвину брови и переспрошу: «Был?» – то ли когда возьмусь за оружие и признаю надоевший разговор законченным.
– Был – то есть, до победы в Титаномахии; интересно бы знать, понимал Танат, во что она выльется, или нет? А если бы понял – стал бы на сторону Крона?
– И во что же она вылилась?
– Ты стал Владыкой.
И Мом принялся хозяйствовать среди немудреной
А сам хитро поглядывал на ручей, который начал полегоньку закипать у моих ног.
– И?
– Ась? Что? Ты, Владыка, пояснее, а то я – не Афина Мудрая, без слов не всегда…
– Я стал Владыкой.
– Ага. Властителем подземного мира. Повелителем царства смерти и теней. Господином…
– И?
– И ничего. Ты – правитель, Танат – вестник. Состоит в свите. Так? Потому что друзей-то у Владык не бывает. Только…
«Враги или подданные», – услужливо подсказала память – или все-таки Ананка? В паре стадий к северу раздался треск кустов и испуганное блеяние: кто-то наткнулся на заблудшую овцу и решил разнообразить завтрак бараниной. Овца была против такого завтрака и орала все пронзительнее. Потом все смолкло, только кусты трещали с удвоенным ожесточением.
– Чернокрыл не умеет служить. Слишком горд. Служить же тому, кого совсем недавно считал братом, – для него унизительно вдвойне. Вот он и…
– Что?
– Ась? Ничего. Сам понимаешь, я божок мелкий… а мало ли какие слухи ходят. Сестрица Осса-Молва тоже склонна пошутить.
– И какие же слухи ходят?
– Всякие, Владыка, ой, всякие. Говорят, Чернокрыл загостился у Сизифа – это царь Эфиры-то, не знаешь такого? Говорят, явился к нему по делу, да проникся такими… х-хе… дружескими чувствами, что отложил в сторону свой клинок и не стал исторгать из Сизифа тень. И сейчас, говорят, там безвылазно – то ли в спальне у Сизифа, то ли в подвале почему-то… Хотя что бы ему делать в подвале? Ну, правда, Чернокрыл у нас привык – чтобы потемнее и похолоднее, ты, наверное, это знаешь, Владыка…
Я встал. Путь на Эфиру долог, а мне хорошо бы обернуться до заката, сегодня на Олимпе отгремит последнее эхо праздника, и Зевс возьмется за меня всерьез.
Мом, не поднимаясь с травки, проделал руками и ногами что-то почтительное.
– Что – вызволять? – он зевнул в небеса. – Это ты, Владыка, правильно. Вот заявишься к Сизифу собственной персоной, вытащишь Чернокрыла из подвала – и обяжешь его этим служить тебе до скончания времен. Он у нас всегда платит долги – горд…
Главного – что Танат не простит того, кому окажется
– Это ты, Владыка, верно придумал. Отправляйся туда сам. В конце концов, у Владык друзей не бывает – или я уже это говорил?
Он поискал глазами мое лицо, но я уже надел хтоний. Только и бросил из пустоты – «Спасибо».
– Да за что же это?! – удивился Мом. – За оливки? За сплетни?
– За последнюю фразу.
Теперь я верю, что она настолько же верна, как и другие твои слова, сын Ночи, Мом, Правдивый Ложью.
* * *
Пиршественный стол был олицетворением праздника. Золотые и серебряные кубки лучились от радости. Лучшие куски баранины дымились от восторга. Фазаны, дрозды в меду, бекасы: вспорхнуть готовы от экстаза. Сыр плакал в упоении. Вино, готовое политься в праздничные кратеры, отрадно благоухало: каждый сорт на свой лад.
С оголтелым счастьем смотрели драгоценные ткани, цветы, увивающие зал; тяжеленные колонны – вот-вот в пляс кинутся: а как же, ведь торжество на дворе!
Только люди праздника не понимали. Не разделяли.
Сидели у праздничного стола: двое. Хозяин и хозяйка.
Смотрели на третье место у стола – пустующее. Потом на дверь.
Не друг на друга.
Вокруг мегарона гудел от веселья дворец. Веселиться было приказано всем – даже во дворе резали баранов с песнями. Дворец звенел лирами, дудел авлосами, по всем коридорам были охапками раскиданы цветы.
Рабыни – и те надели праздничные хитоны и старались смеяться от радости погромче, как было приказано.
Звуки безмятежного веселья просачивались извне, робко трогали пустоту мегарона, где в безмолвии замерли царь и царица. Сизиф, сын Эола, старательно накручивал на палец каштановую бородку, всматривался в дверь. Его жена Меропа, Плеяда из дочерей титана Атланта, бездумно смотрела на золотое шитье на праздничном хитоне мужа.
Едва слышный шелест за дверью первой услышала она.
– Пришел, – шепнули белые губы.
Гость шагнул в зал просто и делово, снимая с пояса железный клинок. В движениях Таната, сына Ночи и Эреба, чувствовалась холодная нацеленность копья, летящего в цель. Глаза бога смерти смотрели чуть над головой скорой жертвы, в обозримую даль, где ждут клинка другие.
Гость сделал от двери один скользящий шаг, другой…
– Радуйся, Танат Железнокрылый!