Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах
Шрифт:
И напела еще пару строк из песенки, но тихо – я не расслышал.
«Больно» – это она не о том, что сейчас, а о том, что видела. Что видела?
И почему мне не хочется об этом спрашивать?!
«Гипнос…» – пошевелил я губами. Нить маленькой блаженной перерезана, и исцелить ее не взялся бы сам Аполлон. Но я, как-никак, Владыка.
Вышел из комнаты – бесшумно, бог сна знает свое дело и никогда не отлынивает, если его зову я.
–
Она уснула как раз вовремя.
Так же вовремя, как я вышел из комнаты.
Так же вовремя, как подумал: где носит Ареса?
Первенец Геры и Зевса выступил на сцену.
Блистательно: раздался полный ужаса вопль, чей-то смертный хрип (все равно ведь не умрет!), загрохотали тяжкие шаги, а потом – копьем наотмашь – ударил насмешливый голос, раскатившийся по всем коридорам дворца:
– Вы, видно, решили поучиться уважению к богам? Они прислали меня быть вашим учителем!
И визг: Эниалия наверняка распознали.
Его было просто распознать, потому что он явился в своем истинном обличии. Сначала. Этого хватило, чтобы стража, выбежавшая ему навстречу, просто сгорела, заодно с десятком рабов. Обожженные тела шатались по двору, вопя от невообразимой муки и взывая к Аиду Милосердному (меня озадачил новый эпитет), а Арес, ослепляя блеском шлема и пурпуром плаща, шел по коридорам, мановением руки сворачивая шеи тем, кто осмелился попасться на его дороге.
Я обосновался за его спиной и полпути проделал, перешагивая через тела неумерших, пронзенных копьем или глядящих на мир затылком.
Сизифу оказалось достаточно одного взгляда: он безмолвно сдал ключи от подвала. Робким шепотом пригласил было Шлемоблещущего Ареса разделить трапезу – тот расплылся в кровожадной улыбке.
– Поминальную готовишь, сын Эола? Это правильно. Тебе ведь там уже и место подготовили – царское…
И двинул в подвал – посланцем божественного гнева.
Хмыкнул, отшвырнув ключи в сторону, и с видимым наслаждением выдрал дверь из дверного проема.
– Радуйся, Убийца! Отдых твой кончился, пора приниматься за работу.
Танат открыл глаза, сверкнувшие голодным огнем.
– Радуюсь, Эниалий, – просвистел он.
Цепи удары Неистового выдержали с достоинством. Только когда он, хакнув от натуги, выдернул из потолка и стен крюки – цепи соскользнули, прозвенели звеньями, разлеглись корявыми змеями по всему подвалу. Танат спрыгнул на пол, даже не думая потереть запястья или размять конечности.
Лицо у Убийцы было серее окружающих стен, но каким-то чудом он не рвался за мечом, хотя мучения жажды давно уже должны были стать нестерпимыми.
–
Арес смотрел брезгливо, не стараясь этого скрыть. Об их неравенстве – бог и чудовище – говорила даже поза Эниалия: нарочито величавая, с развернутыми плечами и гордо вскинутой головой.
Голос его звучал – скрежетом окровавленной бронзы.
– От таких, как ты, мне ничего не нужно. Плати тому, кто меня послал – твоему Владыке. Я только его посланник: он побрезговал сам явиться за таким слугой. Правильно сделал.
Война презрительно отвернулась от смерти и покинула подвал. Клянусь всеми реками моего мира, Арес еще ответит мне за злорадный смешок перед самым уходом…
Снял шлем – к чему скрываться теперь? Он и так смотрел в мою сторону, словно знал, что я там появлюсь.
Насмешливое цоканье языком долетело из-за спины – молчи, Ананка. Я знаю. Ты была права, а я гнался не за тем…
Ты сказала: у Владыки не может быть любви, только жена или любовница.
Я осознал это, когда Персефона бросила мне в лицо: «Не хочу от тебя детей».
Ты сказала: у Владыки не бывает друзей. Только подданные или враги.
Я осознаю это теперь, глядя в лицо моему бывшему другу.
Единственному другу.
В его ничего не выражающие глаза.
Молчи, Ананка. Ты была права с самого начала – и потому молчи, чтобы я сам мог назвать себя дураком.
Танат перевел взгляд на дверной проем, в котором скрылся Арес. На секунду у Убийцы мелькнуло в глазах что-то – отголосок? Тень незаданного вопроса?
Потом он отвернулся. Повел, расправляя, крыльями.
Оставалось последнее – чтобы положить конец всему.
Одна фраза (все-то у меня в жизни одно).
«Что прикажешь, Владыка?»
Один вопрос – а потом я должен буду приказать.
– Невидимка, – тихо выговорил Танат, и я не сразу понял, что это он мне. – Что я могу сделать для тебя?
Если бы он спросил: «Чем я могу отплатить», – это обозначало бы колебание.
Но Убийца не из тех, кто колеблется.
– Здесь есть девочка, Макария. Коснись ее… мягко.
Он не кивнул и не сделал утвердительного жеста. И не спросил, какая хворь милосердия обуяла меня сегодня.
Друзья не спрашивают. Они делают.
Макария не заметит, когда именно ее тень отправится в последнее путешествие к ладье Харона.
Может быть, даже расстроится, что не увидела свою тезку-смерть – такой, какой себе представляла ее маленькая выдумщица: с улыбкой, в красивом пеплосе и с рыжими волосами…