Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах
Шрифт:
Жена как будто не замечала, что чаша нектара в моих пальцах опасно накренилась, угрожая окропить и стол, и хитон. Она строила маленькую горку из фруктов на блюде перед собой. В основу положила гранаты, на них – пару персиков, потом фиги – и теперь как раз пристраивала на место еще одну виноградинку.
– Жаль, что ее нельзя будет взять в верхний мир – там она опять станет бесплотной. Представляешь лица моих подружек-нимф? Все равно как если бы они увидели…
– Меня.
– Ага, –
– Зачем она тебе?
– Не знаю. Может, ради справедливости. Ананка была с ней слишком жестока там, в среднем мире. Может, я сумею это исправить здесь, в подземном. Пусть скитается восемь месяцев по асфоделевым полям – а четыре пусть проводит со мной в радости и улыбках…
– Что ты знаешь об Ананке, дитя? Строка Медузы в ее свитке наверняка прописана до конца. И радости, и улыбок для нее не может быть. Тем более: их не может быть здесь.
Пирамидка из фруктов развалилась. Жена задумчиво надкусила свалившийся ей в руки розовый персик, потом придвинула ближе инжир и начала постройку уже не пирамиды – крепости. Нерушимой, наверное.
– Ты мудр, мой супруг. Ты прожил столько веков, что лучше других знаешь, что возможно, а что нет. А я… наверное, я легкомысленна, но в последнее время я верю в то, чего не может быть. Даже в то, чего не может быть никогда. Следуя мудрому совету одного древнего бога, я верю в то, во что хочется верить…
И в двух зеленых зеркалах глаз, окованных ресницами из темной меди, померещился мельком кто-то сутулый, широкоплечий в черном – напротив сияющей фигуры, укрытой тучей-плащом…
Меня отвлек звук падающей чаши. Плохо поставил: брякнулась о пол драгоценным боком, окропила благоуханным нектаром черномраморные плиты и лягушкой попрыгала в угол, разбрасывая золотые блики. Я провел ее глазами, а когда вернулся, Кора смотрела спокойно, только чуть лукаво.
Инжирная крепость перед ней была разрушена – наверное, у нападавших были хорошие лавагеты…
Больше я не разубеждал ее – может что-то быть с Медузой или не может.
Кора носилась с Медузой самозабвенно. Как деревенская девочка, которой впервые преподнесли ладно сшитую, с холщовым, набеленным лицом куклу. Большую, чуть ли не больше ее самой. Игрушку можно таскать повсюду, наряжать, румянить ей щеки, делать бусики, знакомить с каждым встречным и объяснять – смотри, какие они прекрасные! Ага, вот Ламия (видишь клыки? Красивая улыбка, правда? ну-ка, улыбнись в ответ! Не смотри, что она шарахается). А это Эмпуса, она сплетница и жутко грохочет своими копытами, прямо-таки на все наступает, зато она очень красиво поет… ты поешь? Нет? Почему?! А вот Стикс, а к Гекате мы потом пойдем в гости…
Гекату я сам пригласил в гости. С требованием объяснить, что творится с моей женой. Наверное, если бы Трехтелая пролила на меня яд злорадной улыбки и прошипела: «Опасаюсь, она лишается рассудка» – я бы успокоился. Но Геката теребила
Хтоний тоже не помог: за пару дней я надышался ароматами роз, нарциссов и гиацинтов и наслушался пустых разговоров жены и Медузы Горгоны.
Последняя уже не выглядела чудовищем: зеленый плащ подошел, и волосы больше не шипели – лежали мирно, перехваченные расшитой рыбками лентой. Отвечала, правда, глядя исподлобья, но уже не с пустыми, леденящими глазами.
В глазах зацвела бирюза.
Хорошо еще, Гермес не успел разнюхать скандальную новость в свой следующий визит. У гонца только и хватило времени, что распихать судимые тени и поведать Владыке историю женитьбы Персея: «Представляешь, он это чудовище победил… царевну, Андромеду эту, от скалы отвязал… а тут на свадебный пир прежний женишок с друзьями заявляется! И друзей несколько сотен, и все с мечами, и мечи острые. И все за тем же: давайте сюда невесту! А когда невесту на скалу повесили, чтобы Посейдоновой зверюге скормить, – ни жениха, ни друзей, ни мечей… Ну, его сначала, конечно уговаривать начали, эфиопа этого знатного. А он такой горячий попался, как начал там со своими молодцами все крушить и гостей распугивать… да еще орет: мол, где этот герой, который Горгону убил? Какая еще Горгона? Голову увижу – тогда и пойму…»
– Привел? – спросил я.
– Ага, – мотнул головой вестник. – Скопом. Двести пятьдесят две головы. Буйные какие-то, жених этот вообще по пути сбежать пытался, пришлось кадуцеем стукнуть. Владыка… тебе это… статуй пару сотен не надо для сада или дворца? У меня вот Арес четыре десятка забрал, потом еще Ирида прихватила несколько самых мускулистых, Ата просила ее не забыть…
Очнулся, вспомнил, с кем и как разговаривает, пробормотал, что поспрашивает у других подземных и вознамерился улепетнуть: бочком, бочком подался к дверям. Мой голос догнал вестника Олимпа, когда он как раз намеревался вылететь из зала.
– Стой. Что случилось с другими двумя Горгонами?
– С какими другими?! – опять вспомнил, с кем разговаривает, тряхнул головой. В последнее время Гермес, разрываясь между Олимпом и моей вотчиной, изрядно путал поведение. – А, с бессмертными. Да никто и не знает. Они после той погони за Персеем на остров не вернулись, я уж и проверял. Все равно ж рано или поздно должны объявиться где-нибудь, рано или поздно. Мстить, наверное, начнут, из людей кровушку сосать.
Где-нибудь, как же. Не где-нибудь, а в моем мире эти самые Горгоны и объявятся: после смерти сестры – у кого им еще искать убежище, к чьим стопам припадать? То-то я смотрю, Медуза в последнее время сама как приклеенная за Персефоной ходит, умоляюще в глаза заглядывает и изображает из себя образцовую подругу. Да и последний разговор жены и ее новой спутницы в саду был не таким уж пустым.
Вернее, часть разговора: горячечный, умоляющий шепот Медузы и чуть усталая, покровительная усмешка Коры: «Мы уже говорили с тобой об этом. Нечего бояться. Я его уговорю».