Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах

Кисель Елена Владимировна

Аполлон, склонив голову, прислушивался к струнам кифары. С нагловатой улыбочкой.

– Ревнивая жена? Хорошая концовка, только самую малость не подходит к мелодии. Вот если бы – ревнивый муж…

– Какой безумец рискнет помешать Громовержцу в момент страсти?

– Да, – спросил Аполлон у кифары, - какой? На поверхности, думаю, он бы все равно не остался – после такого… скажи, Владыка, а в твоем

царстве его нет?

Я молча смотрел в стену. Тяжелым, давящим взглядом, под которым у подданных сами собой начинали гнуться поясницы. Сребролукий брезгливо рассматривал пятно плесени и поганку на тонкой ножке возле своей правой сандалии.

На фоне пола сандалия и нога в ней казались вызывающе прекрасными.

– Не люблю многословия, – заговорил я тихо. – Не люблю ненужных намеков. Ты пришел сюда искать концовку для своей песни? Ревнивого мужа?

Аполлон спрятал кифару в складки плаща и одарил холодной улыбкой.

– Я пришел искать встречи с тобой, Владыка. Чтобы спросить: разве ты пылаешь такой любовью к Зевсу…

Глаза. Ах, вот чего не заметил – глаза распахиваются, ища моего взгляда. Отчаянно мечут серебряные, не знающие промаха стрелы.

А в глазах – Посейдон.

В расшитом жемчугом гиматии.

«Да какие слова?! Посмотри ему в глаза – и все. Зевс зарвался! Зарвался! Аид не может этого не понимать! Брат не слепой – он понимает, что это нужно решать! Одним ударом! Нам, а не кому-то!

Он же должен понять свою выгоду…»

– Почему пришел ты? – спросил я. – Не Посейдон?

Идеальной формы бровь взлетает вспугнутой ласточкой.

– Это вызвало бы ненужные подозрения. В глазах Громовержца. Я ведь уже говорил, что в последнее время он стал чересчур подозрительным. А Черногривый все-таки – Владыка…

И как Владыка научился осторожности? Нашел посланца – племянника с луком и кифарой, как будто внезапный спуск Сребролукого под землю никаких подозрений вызвать не может.

А заманчиво все-таки. Не один на один, как тогда, а – трое на одного, как в старые времена. В прошлый раз расклад не подвел.

Брат, если бы я знал, что ты так далеко зашел в ненависти к Зевсу – я бы плюнул на свое уединение, выбрался бы к тебе в гости. Отговаривать бы стал. Ладно – Аполлон, он никогда умом не отличался, но ведь ты хотя бы должен понимать, против кого идешь.

Эй, Мусагет, ты умеешь читать взгляды? В моем сейчас – Титаномахия. Много Титаномахии, на сотни песен хватит, так что пользуйся.

Распотрошенное молниями небо. Отшатывающиеся враги, растрепавшиеся волосы юноши, стоявшего на воздухе… Ах да, еще Тифон, к которому никто из вас даже приблизиться не посмел.

– Вы не знаете, с кем воюете. Даже если я присоединюсь к вам. Даже если к вам присоединятся остальные

из Дюжины, вы ничего не поделаете с Зевсом.

Аполлон явственно снисходил. С улыбкой протягивал мудрость на раскрытой ладони закосневшему в своем подземелье дядюшке.

– Крон тоже казался неуязвимым. Со своим серпом. Но иногда дюжина воинов не стоит одного невидимки.

Ананка объявилась и довольно гоготнула из-за плеч. «Вот так, Кронид. Посадили в лужу – сиди и получай удовольствие. Ты считал своего среднего братца дураком? Он далеко не дурак, хотя вовсю им притворяется. Ты им не нужен, невидимка.

Он пришел просить хтоний!»

«Хтоний! – Посейдон там, в глазах Аполлона ударил кулаком о ладонь. – Они убили Медузу! Они говорят: наступила эпоха героев, когда малые сделаются великими! Говорят: зачем сражаться самим и самим истреблять нечисть? Давайте дадим смертному меч, сандалии, шлем – и он справится не хуже бога… И он справился. Шлем на голову – и исподтишка. Не сражаясь напрямик! Но они – они дураки. Они все страшные дураки. Жаль, брат сидит в своем подземелье. Он бы наверняка догадался, что шлем можно использовать не только против Медузы… Воспой героев, племянник!»

Воспой героев, Мусагет, воспой. Наверняка они будут убивать своих отцов и свергать своих братьев. Может, вонзать им ножи в спину исподтишка. Новая эпоха началась.

Бой с Кроном был открытым. Настоящим. Там только была маленькая подлость, вовремя совершенная кража, но схватка была прямой. Теперь вот с легкой руки смертного Персея – и схватки уже не нужны.

Надеть шлем, ударить в спину, почему мне это за годы в голову не пришло?!

– Тебе совсем не обязательно участвовать, о мудрый…

– Только поделиться невидимостью, как с тем героем… с Персеем? И что вы предложите в обмен?

Не спрашиваю, что вы собираетесь делать с Зевсом. Картинка в твоих глазах выразительнее любых песен, племянник: дремлющий Громовержец (ах, еще и дремлющий, для полного сходства с Горгоной? Голову вы ему отсекать не станете?) раскинулся на ложе, опустил руку на верный колчан, и вот колчан вдруг пропадает из виду, из невидимости появляются цепи, опутывающие запястья, ноги, захлестывающие шею спящего…

Потом – черная пасть, за которой вздымаются скрюченные нетерпением руки: дождались, когда ненавистный гонитель разделит их участь.

– Морской престол останется свободным.

«Ты ведь любишь море?» – вопросительно звякнул в голове серебристый голосок прошлого. Подумалось некстати: наверное, Персефона тоже любит. В любом случае, больше, чем подземный мир. За первой мыслью по капле сочилась вторая: и Деметра не будет против, прекратится проклятый отсчет «четыре-восемь-четыре»…