Академик Ландау. Как мы жили
Шрифт:
Очень страшно, что Дау выздоравливает вопреки мнениям врачей. Он сейчас у них в плену. А если очередная ошибка — результат непонимания болезни? И уж коль скоро мне, обыкновенной домашней хозяйке, в прошлом химику, надо было указывать международному консилиуму, что у больного начались проблески сознания, то, следовательно, мне самой надо наблюдать, как его лечат врачи.
Нет, сегодня заснуть не смогу. Гарик спит наверху. Тихонечко встала, принялась стирать очередную партию белья. Эта работа приносила облегчение. Я убедилась, что желудок у Дау работает превосходно, значит, все клетки организма получают нормальное
«Ну почему ты, Даунька, без конца ставишь медиков в тупик? Ты всегда говорил: „Великий Эйнштейн вступил в противоречие с классическими законами физики. Образно выражаясь, он физику поставил „вверх ногами“. Ты, подражая своему кумиру, пытался поставить семейные отношения тоже вверх ногами, разработав свой „брачный пакт о ненападении“. Твоя мама говорила, что ты был очень трудным сыном. Ты был невероятно трудным мужем. И сейчас для медиков ты — самый трудный пациент на свете! Даунька, милый, хватит ставить мировые рекорды! Пожалуйста, выздоравливай, как обыкновенный человеческий человек!“ И он был на пути к полному выздоровлению.
Глава 35
Как-то после моего возвращения из больницы ко мне зашла Елена Константиновна, Женькина жена:
— Кора, я два месяца брала отпуск за свой счёт. Пётр Леонидович писал записки моему шефу, что я необходима в больнице для ухода за Ландау. Сейчас мне снова необходим отпуск. Напишите теперь вы записку моему шефу. Этого будет достаточно, чтобы получить отпуск.
— Леля, мне в больнице Академии наук объяснили, как поставлен медицинский уход за Дау. Там дежурят сестры из нашей больницы. Там всегда дежурит наш врач Н.С.Коломиец. Она часто заходила ко мне в палату и все подробно объясняла. Ваша роль в больнице, где лечат Ландау, мне не совсем ясна. Вы ведь патологоанатом.
— Кора, как вы можете так говорить? Я дни и ночи проводила в больнице № 50. Кроме того, я дала слово Жене, что вы мне оплатите мой вынужденный отпуск. За два месяца вы мне должны всего двести рублей. Сам Пётр Леонидович Капица выхлопотал мне отпуск за мой счёт.
— Леля, вы отлично знаете: зарплату Дау мне не платят. Деньги за звание я оформила доверенностью на Шальникова. Эти пятьсот рублей идут в больницу для доплаты медсёстрам. Леля, вы ведь видите, как я гружу в машину ковры, сервизы, хрусталь — все, что можно быстро продать в комиссионном.
— Кора, не будьте мелочны, мне нужно всего двести рублей.
— Леля, вы давно у меня взяли все мои деньги и даже все деньги Дау. Из института мне прислали список физиков, кому я должна и сколько. Ваш Женя под болезнь Дау одалживал деньги у физиков, и я должна оплатить эту очень крупную сумму. Я лично считаю, что вам и вашему Женьке сейчас уже делать в больнице совсем нечего. Писать вашему шефу я не буду. Вам Пётр Леонидович Капица помогал получить отпуск за свой счёт, обратитесь к нему и за оплатой.
Так я разорвала дружеские отношения с Лелей.
Время мчалось. Приближался день, когда должны были отключить дыхательную машину. Лёгкие за два месяца привыкли к кислороду. Как они срослись после травмы? Врачи утверждали, что он может задохнуться, когда отключат машину. Он не сможет
Одна мысль, одно желание, одна мольба! Только бы Даунька стал дышать самостоятельно. Большего, казалось, ничего и не нужно. Только бы Дау стал дышать сам, без машины. И вот машину отключили. Сначала на несколько минут. Постепенно минуты перешли в часы. Дау дышит. Какое счастье! Дышит сам, без всякого труда и осложнений. Потом машину стали включать только два раза в день для вентиляции лёгких. Наконец наступил момент, когда машина была отключена полностью. Отверстие в горле закрыто резиновой пробкой.
Паралич постепенно отпускал левую сторону. Два пальца на левой руке — средний и безымянный — оказались очень искривлены в суставах. Без рентгена, без специалиста-хирурга в Институте нейрохирургии был назначен массаж этих пальцев.
Массажистка оказалась неграмотной с медицинской точки зрения. Как только она прикоснулась к искалеченным пальцам, Дау стал издавать нечленораздельные звуки в виде страшного воя. Лицо искажалось страшными муками, глаза выходили из орбит. Тогда ему спокойно вынимали пробку из горла, звук моментально замирал.
Дальнейшее напоминало гримасу ужаса из немого кино. Присутствовать при этом было немыслимо. Я выскакивала, рыдая, из палаты. Помочь, освободить от боли, от этой зверской, инквизиторской процедуры было не в моих возможностях (как выяснилось позже, массаж делали вывихнутым суставам).
Я стала замечать, когда сидела около Дау, что он буквально не спускает испуганного взгляда с двери. Если входит Фёдоров, он явно успокаивается, но когда в проёме двери возникали слишком упитанные фигуры Егорова или Корнянского, ему хотелось скрыться, он явно их боялся. Когда появлялась массажистка, им овладевал ужас. Он в паническом страхе начинал метаться.
Несмотря на то, что машина была отключена, его постель ещё стояла посреди палаты, а в изголовье все также с баллонами кислорода стояла дыхательная машина. Корнянский это объяснил так: «Все может случиться, машину держим наготове».
После месячного пребывания Дау в Институте нейрохирургии врачами не было замечено ни одного проблеска сознания. Они начали высказывать вслух свои опасения и сомнения. Не ошибся ли Пенфильд, констатируя проблески сознания у больного в присутствии международного консилиума? А Женька, игнорируя моё присутствие в палате, произнёс: «Международный консилиум пошёл на поводу у дуры-бабы. Я в течение двух месяцев наблюдал Дау. Я не заметил проблесков сознания, а она в один день заметила. Просто чушь. Её нельзя было допускать на международный консилиум».
Как-то при мне в палату Дау вошли Егоров, Корнянский и невропатолог профессор Рапопорт. Дау в ужасе дёрнулся и застыл, как кролик перед удавом. На фоне своих громоздких спутников профессор Рапопорт выделялся своей хрупкостью и интеллектом, большие голубые глаза излучали теплоту.
«Нет, я с вами не согласен» — с этими словами Рапопорт подошёл к Дау. Отвернул одеяло и резким движением хотел притронуться к искалеченным пальцам на левой руке. Испуганный, насторожённый Даунька прижал больную руку к груди, а здоровой правой рукой пытался защитить свои больные пальцы. Реакция была резкой и мгновенной.