Академия тишины
Шрифт:
Написать бы отцу. И Джеймсу. Рассказать, какие — в кои-то веки! — хорошие приключения со мной происходят.
Разумеется, с Габриэлем и Ларсом я тоже поделюсь впечатлениями, во всех подробностях. Но ведь семья — это немного другое. Почему-то именно обретя Джейси, как отдельное самостоятельное и такое родное существо, я вдруг осознала её — семьи — ценность, увидела в совершенно новом свете.
А ведь всё могло бы быть совершенно иначе. Если бы с Джеймсом ничего не произошло. Если бы мать… Корнелия осталась с нами. У меня были бы брат, отец и мать, как у… как у всех, многих нормальных обычных людей. Почему-то мне казалось, что отец принял бы Корнелию с ребёнком от другого мужчины, хотя — что я знаю об их отношениях?
Экипаж
Да, сейчас я никто и звать никак, но в дальнейшем всё изменится, непременно. И однажды я получу ответы на все вопросы, и вот тогда… Голова мягко стукнулась о подрагивающую стенку трясущегося экипажа, и я проснулась. За окном всё та же непроглядная темнота. Пламя тихонько вытянулось над ладонью столбиком, и я увидела трогательно спящих едва ли ни в обнимку Лена и Мэй.
…Жаль, что я не смогу показать им потом эту восхитительную картинку.
***
Мы вернулись в Академию посередине ночи, я кое-как растолкала сонных однокурсников — вот почему Мэй бодро шастает во сне, когда не надо, а когда надо — дрыхнет, как убитая, обслюнявив рукав ничего не соображающего Леннарда? Наш доблестный комендант, вероятно, получил определённые указания и ожидал нашего возвращения. В отличие от нас, печать безмолвия с него снята не была, но мы были слишком усталые, чтобы говорить, поэтому в привычной тишине нас с Мэй препроводили к себе, а Лена — к себе, хотя по привычке я уже собиралась двинуться в мужской корпус. Буквально дотащив Мэй до кровати, я вдруг поняла, что вряд ли усну, сон выветрился напрочь, и, чуть поколебавшись, выбралась наружу. Если мистер Мармет или кто-либо другой патрулирует территорию, сделаю вид, что привычки Мэй заразны, и я просто брожу во сне.
В свете луны посыпанная гравием дорога светилась белым призрачным светом, а воздух пах свежестью. Царящая вокруг тишина не раздражала, не угнетала, не давила, потому что была естественна. И огненные сплетения силы хороводили над моей головой, как гигантский венок из сияющих алых цветов.
Я сосредоточилось — и пламя поменяло цвет на оранжевый, голубой, серебряный.
Чьи-то руки легли на плечи, венок разлетелся фейерверком огненных всполохов, я резко, прыжком, обернулась и прямо перед собой увидела Габриэля. В чёрной рубашке и брюках его силуэт сливался с тёмными контурами кустов, выделялись только светлые платиновые волосы.
— Габ, — шепнула я. — Ты тут откуда?
Он не ответил, и я запоздала вспомнила, что печать молчания снята только у меня.
Мы смотрели друг на друга, луна спряталась, выглянула снова, и я умудрилась прочитать по губам — в условиях нашего обучения этот навык развивается просто отлично: "с днём рождения".
— Спаси…
Габ мотнул головой, и я замолчала, глядя, как он опускает руку к карману брюк, а затем протягивает
Я не узнаю этого сейчас. Но месяцы молчания отучили меня задавать многие лишние вопросы.
Поэтому я просто смотрю, невольно гадая — что это будет? Украшение? Я никогда не носила украшений, во-первых, их попросту у нас не было, во-вторых, невзрачная девчонка, шатающаяся по хутору в мужских штанах, глупо будет выглядеть даже в самодельных девичьих бусах из семян сладкого перца, не говоря уж о чем-то более изысканном. Да мне их как-то и не хотелось, и даже сейчас я пребывала в некоторой растерянности, бархатную плоскую коробку, довольно тяжёлую, из его рук взяла с некоторой опаской — лучше бы Габ не заморачивался всей этой чепухой! Никогда мальчишки не дарили мне настоящих женских подарков, что я теперь делать-то должна, охать и рассыпаться в благодарностях? Но Габ был бы не Габ, если бы не заморочился, и подарок пришлось взять и открыть.
Никаких браслетов, никаких ожерелий там не обнаружилось. Внутри лежал тяжёлый серебряный гребень для волос. Я осторожно коснулась холодного металла, такого… весомого, настоящего. Острые зубчики темнели к кончикам. Верхушка напоминала то ли переплетённые волны, то ли огненные струи костра. Я нажала на незаметную, слегка выдающуюся вперед серебряную горошину — и едва поймала выскочившую узкую спицу, крошечный кинжал сантиметров пятнадцать в длину или чуть меньше.
Это было… то, что нужно. Женственно и в то же время…
— Спасибо, — сказала я, на этот раз искренне и от всей души. — Прекрасная вещица. И опасная. Идеально.
"Совсем, как ты" — прочитала я в глазах Габриэля, голубом и зелёном. Он осторожно забрал гребень у меня из рук, медленно, томительно медленно, чувственно провёл по спутанным волосам, от макушки до поясницы раз, другой, третий.
В Академии безмолвия было, как всегда, тихо. Насекомые, птицы, любые другие живые твари не стрекотали, казалось, даже ветер старается тише шелестеть ветвями отступивших к ограде деревьев. И в этой тишине я потянулась к Габриэлю, но целовать его в губы не стала. Запустила руки в волосы, пропуская шелковистые пряди через пальцы, коснулась губами, языком уха, ощущая Габриэля лучше, отчётливее, чем себя саму. Дорожкой поцелуев спустилась от уха по шее до ворота рубашки. Так же осторожно, как до этого расчёсывал мои волосы, Габриэль расстегнул верхнюю пуговицу моего глухого платья из академического набора одежды.
…Демоны, надо остановиться.
Глава 24
Остановиться, разумеется, надо было, ещё минут десять назад, вот только как? И здравый смысл молчит, и Джеймса со мной нет, и комендант с чувством выполненного долга, видимо, сладко спит, все, кроме нас двоих в этом мире, спят, тоже мне, некроманты-трупорезы, факультет смерти! Ни одного умертвия не бегает, зомби так и вовсе годны только книги в Академии выдавать, просто стыдоба какая-то!
Никого нет, и никто и ничто не мешает Габриэлю медленно расстегнуть моё строгое тёмное платье, пуговка за пуговкой, и спустить корсаж вниз. К сожалению, ни мой страх, ни мой стыд, ни благородное воспитание тоже нисколечко не мешают по причине полного их отсутствия.
Мне не страшно.
И не стыдно.
И Габриэль — мой Габриэль! — не кажется ни робким, ни неуверенным. Он просто касается меня очень бережно. Тёплые пальцы легонько гладят плечи, лопатки, поясницу, словно отвлекая и успокаивая, одновременно губы прижимаются к ключицам. И я не понимаю, дуновение майского ночного ветра или его тёплое дыхание ощущаю на коже.
"Остановись", — должна я ему сказать, честно, я даже почти говорю, но всё во мне замирает, сжимается и пульсирует в ожидании следующего прикосновения, и это сдерживает слова лучше любой магической печати.