Академия тишины
Шрифт:
Своим новым зрением я пристально, не торопясь, смотрю на повреждённое, изуродованное магическое плетение одного из несчастных Тарольских. Оборвать его, а потом снова хитро сцепить огнём не так уж сложно — особенно теперь. Но я поступаю иначе. Перекраиваю нити, одни подпитываю огнём, другие, напротив, ослабляю — и это требует ещё больше сил. Приходится встраивать свои собственные нити и делать их максимально похожими на его, словно принимая на себя часть неизлечимого проклятия.
Само по себе оно не убивает. Но и жизнь делает невозможной, это похоже на запертый дар, не имеющий выхода, распирающий, сжигающий, пожирающий изнутри своего владельца.
Но я выдержу, я справлюсь, тем более, теперь, когда я знаю, зачем и куда.
Холодный пот выступает на лице, я словно смотрю на себя со стороны и вижу, как бледнею, мертвенно бледнею. Низ живота болезненно сводит, и я закусываю губу.
— Нужно подождать, — говорю я, едва выдавливая из себя слова. — Нужно подождать до утра.
Леди смотрит на меня ничего не выражающими глазами. Переводит взгляд на плетение.
Она сильнее меня, старше, опытнее — в разы. Но наша магия разной природы. Она не поймёт, что я сделала.
Человек, лежащий на кровати ничком, заходится в судорожном приступе кашля, от которого кожа лопается мелкой кровавой сеточкой. Леди снова глядит на меня.
— Возвращаемся, Корнелия. Вам нужно отдохнуть. Вам нужно беречь себя.
Забота в её исполнении звучит забавно — особенно с учётом того, что она чуть не задушила меня для того, чтобы увести из Академии.
Неважно.
Я почти не помню, как приезжаю обратно, как поднимаюсь к себе, все силы уходят на то, чтобы не выглядеть слишком уж умирающей — просто уставшей и слабой. Леди не должна беспокоиться за мою жизнь и сохранность ребёнка, на которого у неё такие большие планы. На него или мою беременность, позволяющую мне делать то, на что я раньше была не способна, словно дар ребенка усиливает мой собственный. Рита, сидящая на своей кровати, не спящая, хотя уже глубокая ночь, подскакивает на месте, кидается ко мне. Забавно, как кардинально поменялось её отношение ко мне через отношение к наставнице. Интересно, что именно она узнала и когда? Впрочем, нет, не интересно.
У меня нет печатей безмолвия и тишины, а у Маргариты есть. Но она не слепа и смотрит на меня с ужасом — я чувствую, что стекающая по внутренней поверхности бёдер кровь пропитывает ткань платья.
Так многое нужно ей сказать, объяснить. Мне так нужна её помощь, именно сейчас, когда она не может слышать меня, а сил писать нет. Да и разве всё, что мне нужно донести до неё, можно изложить на листке бумаги? Весь мой план, родившийся в один миг, не продуманный, не подготовленный план завтрашнего побега.
— Помоги, — шепчу я одними губами. — Помоги. Я… ты… Энтони…
Маргарита глядит на меня во все глаза. Это имя она не может не распознать.
Глава 38
Пользуясь буквально последней возможностью поговорить нормально перед зачислением и наложением всяческих печатей, я в красках рассказала Габриэлю обо всём. О своём фактическом заключении в Академии, дурацких заданиях и занятиях, непонятно, кому и для чего нужных, об исчезновении Ларса, и о том, как я его нашла, о бедолаге Леннарде и его смерти, невольной свидетельницей которой я стала. О нелепых подозрениях Алахетина в адрес того же Ларса, и о том, что его отправка "домой" кажется ещё более странной и нелепой. Рассказала всё, за исключением тайны Джеймса, разумеется.
Мне лучше не врать. А как будет лучше самому Габриэлю? В конце концов, сейчас он хотя бы уверен, что Сэм жив и не чувствует себя виноватым. Я думаю, что, несмотря на всю свою показную, почти демонстративную легкомысленность, Джеймс тоже об этом думает.
И я не знаю, как лучше! Поэтому малодушно предпочитаю об этом забыть, тем более, что полно других вопросов.
Габ какое-то время молчит, а потом говорит:
— Как ты думаешь, он это… действительно сам?
Мы смотрим друг другу в глаза, а потом одновременно встаём и выходим из комнаты. Ошивающийся внизу Джеймс хитро нас оглядывает.
— Для конфиденциального разговора слишком долго, для разврата слишком быстро.
— Молчи, кошмарище, — огрызаюсь я, а Габриэль приподнимает бровь.
— Новое имя бесповоротно утверждено на испытательный срок. Как минимум, месяц.
Джеймс плетётся за нами, что-то периодически недовольно бурча.
***
Не знаю, то ли год молчания так повлиял, то ли что-то ещё, но мы с Габом, не сговариваясь, идём в сторону леса — короткой дорогой к целительскому крылу. Джеймс с любопытством вертит головой по сторонам — будучи частью меня, да ещё и обладая какими-то знаниями и воспоминаниями Корнелии, он знал расположение и местонахождения всего в Академии, но, вероятно, возможность видеть собственными глазами окрашивала всё в новые краски.
— Ох, какой хорошенький мальчик! — Анна внезапно выросла из-под земли, длинные пряди волос кокетливо затрепыхались. — Твой братишка, Габриэль? И будет жить с тобой в нашей комнате? Ещё один огонёк? В Академии всегда было слишком мало обладателей огненной стихии, каждый на учёте.
— Воздушный, — буркнул Габ. Кажется, роль старшего брата плохо сказывалась на его характере.
— Универсальный, леди, — Джеймс мигом преобразился в галантного кавалера. — Для вас — и огонь, и воздух, и портвейн с сыром.
— Откуда ты? — с искренним любопытством спросила Анна, взмывая вверх. Несколько скелетиков, лисиц или ещё каких тварей, загарцевало вокруг. Не знаю, что именно всегда нравилось им во мне, но и в братце они, очевидно, чувствовали то же самое.
— Из склепа, милая леди. Чувствую себя здесь, как дома, — Джеймс приподнял воображаемую шляпу, а Габ тихонько подпихнул его между лопаток вперёд.
— Не думал, что скажу это, но завтрашнюю церемонию жду уже фактически с нетерпением.
— Кстати, а что там будет-то, на церемонии? — Джеймс невинно округлил глаза, наклонился и погладил самое бойкое умертвие оленёнка, частого спутника моих лесных вылазок. Оленёнок дался ему без вопросов. — Нам будут отрезать языки и развешивать их сушиться на солнышке?
— Анна, — перебил его Габриэль, и полурастаявший призрак снова приблизился, — Наш общий друг, Ларс… ты видела его после начала каникул и до гибели Лена Вейла?
— Меня не было в Академии в то время, — легкомысленно заявила она, а я возмутилась:
— Как это не было, мы же с тобой как раз разговаривали, про Корнелию, про за…
Холодные, склизко-влажные на ощупь пряди волос моментально обвили мой рот, точно кляп — на долю секунды, не больше, но меня чуть не стошнило.
— Может, и была. Не помню. Делать мне нечего, следить ещё за кем-то! — а потом неожиданно заглянула Джеймсу в лицо и улыбнулась. — Ходил он тут, да. Бледный такой, глаза горят. Что хотел? Что искал? Не знаю.