Академия тишины
Шрифт:
Дальше судорожно выползшие на тёмную сырую улицу второкурсники собираются, разбившись по факультетам, в больших тренировочных аудиториях центрального корпуса, каждый в своей, на медитацию. Не знаю, чем конкретно занимаются жизневики, а мы, непрерывно зевающие и подслеповато щурящиеся последователи мортиферов, хаотично рассаживаемся в пустом зале, прямо на пол, вероятно, подогреваемый сэром Джордасом, несколько подрастерявшим за последнее время свою природную рысью лёгкость, живость и саркастичность. Глядя на главу факультета смерти, мне хочется уложить его в кровать на пару суток — отоспаться. Неудивительно, впрочем, что он такой напряженный
Хотя, какая тут личная жизнь, с таким-то графиком. Раз в неделю, по воскресениям?
Давно канули в лету мои крамольные мысли о том, что медитация — занятие бессмысленное и ненужное. Определённого состояния, при котором ведущая магическая стихия перестаёт контролироваться разумом и свободно выпрастывается наружу, словно крылья из кокона, одновременно и часть тебя самого, и нечто самодостаточное и отдельное, так просто, без регулярной практики, не достичь. Сэр Джордас наблюдает за нами, неподвижно, словно гигантский стервятник на жёрдочке, умостившись с поджатыми ногами на высокой кафедре, сидеть на которой, в принципе, не полагается. Но ему, первому голосу Академии, правила не были указом.
Иногда он подходит то к одному, то к другому, поправляя магические плетения, если они никак не желают расправляться — или наоборот, останавливая не в меру расходящиеся, дабы не разнести аудиторию к демонам, и, как я подозреваю, не позволяя самым засыпающим отключиться окончательно. Подходит ко всем, в среднем по три раза к каждому из двенадцати за два отведённых на погружение в себя часа. Да, я посчитала! Никто не может обвинить сэра Джордаса Элфанта в недостатке внимания и пристрастном отношении к новенькой рыжей адептке Джейме.
И всё равно… всё равно мне кажется, что он смотрит исключительно на меня. Чувствую его взгляд кожей, с закрытыми глазами, будучи глухой и немой, сквозь плотную ткань одежды, зачарованной от прорывающегося то и дело огня. Не то что бы его внимание как-то особо беспокоило или мешало, и тем не менее… Напоминает о том, что сэр Джордас знал Корнелию Менел, теперь, вероятно, смущаясь нашим несомненным сходством, и его обязательно надо вывести на разговор о ней. Но не сейчас. Позже.
Первые дни я то и дело спотыкалась на ровных местах, на время став неуклюжей, будто ребенок, который только-только учится ходить — или пьяная. Никогда не думала, что слух настолько влияет на ориентацию в пространстве и координацию движения! Всё вокруг казалось таким неправильным, искажённым, испорченным, что я буквально ловила себя на желании заорать, яростно потрясти ветки деревьев с последними листьями, швырнуть на землю чашки, блюдца и чернильницы, поколотить по столешнице книгой, в общем, произвести любые абсурдные действия, которые могли бы поспособствовать появлению звука.
Тишина давит. Невыносимо. В ушах звенит изнутри.
После медитации идёт тренировка тела, ну, как идёт, ползёт скорее. Сэр Доган Муз, бессменный преподаватель физической культуры, как всегда, с голым торсом в любую погоду и любое время года, в комплекте к торсу положено непроницаемое лицо, объясняется с нами самым простым образом — жестами и личным примером. Честно говоря, больше всего он сейчас похож на дрессировщика толпы зомби, не могущих собрать слабые,
На завтрак я прихожу уже еле живая и ем, не чувствуя толком ни вкуса, ни запаха. Краем глаза отмечаю Джеймса среди незнакомых первокурсников и первокурсниц, его встревоженный, совсем не дурашливый взгляд в мою сторону. Переживает братец. Как обычно, среди учеников факультета смерти больше мальчиков, как обычно, факультеты предпочитают садиться за разные столы, но рядом с моим кошмарищем всё время крутятся девчонки с факультета жизни. Ну, а что, парень он видный, а когда не носится, как угорелый, и не придуривается, так и вовсе ему цены нет. Вижу, как одна из девочек, проследив взгляд Джеймса, ревниво на меня поглядывает, и торопливо отвожу глаза. Вот ещё только не хватало.
В послезакатный час звуки окружающего мира оглушают.
Оказывается, их так много, и каждый особенный. И такой невероятно громкий. Звук шагов. Стук и скрип закрывающихся и открывающихся дверей. Звук дыхания. Кажется, даже то, как ресницы при моргании хлопают о щеку, я слышу.
Когда мы с Ларсом и Габриэлем встретились вечером после наложения печатей, первые минут пять просто молчали, жадно вдыхая воздух, словно до этого сидели в каменном мешке. Потом Ларс тихо, под нос, но со вкусом выругался, а Габ так просто упал на сухую, но ещё густую золотистую траву и уставился в небо, заложив руки за голову.
— Я слышу, как они движутся, — объявил он, глядя на облака. — А ведь совершенно трезвый. Что с нами будет к концу года…
Ларс пожал плечами и вдруг расстегнул свой плащ, улёгся рядом с ним, тоже задрал непривычно острый подбородок; смяв травинки в руке, поднёс к лицу, вдохнул.
— Я тоже слышу. Похоже, безумие заразно. Но мне нравится этот звук. Такой… такой…
— Металлический лязг сквозь пелену воды? — подсказал Габриэль.
— Да, точно.
— Если я лягу между вами, это не будет слишком неприлично? — поинтересовалась я. — Тоже хочется послушать. Похоже, ни на что более умное и полезное сил у меня сегодня не найдётся.
— Будет, — сказал Габ, а Ларс одновременно с ним произнёс "Не будет".
— Пятьдесят на пятьдесят, — вздохнула я. — Двигайтесь.
Габ галантно подстелил мне свой плащ, хотя, в общем-то, это было излишне: земля ещё не успела остыть по-настоящему. Я устроилась между ними, почти физически ощущая, как растворяется удушающий янтарный шлем.
Ларс чуть-чуть отодвинулся в сторону, чтобы меня не касаться, но я успела украдкой сжать его руку, большую, сильную, как и раньше, несмотря на этот непривычно болезненный вид.
Облака плыли неспешно, умиротворяюще. Не знаю, что там насчёт металлического лязга, на мой взгляд, они звенели, как хрустальные бокалы. Небо темнело стремительно, и него была своя собственная музыка, что-то вроде низких вязких нот виолины.
— А мы так мозгами окончательно не поедем? — прозвучал голос Ларса справа.
— Не знаю, что будет завтра, — отозвался Габриэль слева. — А сегодня я однозначно не против.
…И я тоже была не против. Хорошо, спокойно. Надо поговорить с Ларсом, надо что-то делать, но как же не хочется. Не сейчас. Удивительно, если закрыть глаза, небесная музыка становится даже громче…