Академия Высших: студенты
Шрифт:
Констанция рассмеялась.
– Он же ребенок, Беата. Заведи себе такого же, но взрослого обычного мужчину, не студента, и делай с ним все, что хочешь.
– Констанция, ты не понимаешь, я ничего не хочу с ним делать. Мне просто надо, чтобы он существовал и все. Сама подумай, чего мне от него хотеть? Я не воспринимаю его как мужчину, если ты об этом. Он не похож на мою первую любовь, я не вижу в нем своего ребенка. Он для меня… – она пожала плечами. – Как любимое украшение.
– Я ему передам, что у него появился персональный хранитель, – улыбнулась Констанция.
– Это неправда, я не собираюсь за ним присматривать или охранять. Но если есть выбор, кого пустить на закрытие – его или кого-то другого, пусть будет кто-то другой.
Глава 24. Площадь интенсивной терапии
Когда Мурасаки открыл глаза, ему показалось, что он ослеп. Перед глазами не было ничего, кроме ровной, идеальной беспросветной черноты. Он накрыл глаза ладонью и моргнул несколько раз, чтобы убедиться, что он все-таки открыл глаза, а лицо не закрыто какой-нибудь непроницаемой повязкой. Не закрыто. Открыл.
Мурасаки медленно потянулся, ощущая, как каждая мышца нехотя подчиняется командам мозга, будто со скрипом проворачивается ключ в замке, который никто не трогал тысячелетиями. Он чувствовал себя не замком даже, а слежавшимся снегом, который можно сдвинуть только целым пластом: руки, ноги, шея, спина – все отказывалось гнуться, тянуться, будто и в помине не было в нем мяса, кожи, жира, жидкостей, а только одна смерзшаяся ледяшка. Долго же он лежал!
Мурасаки пощупал запястья. На левой руке оказался браслет, но странно, что он почувствовал его только после прикосновений. Само запястье как будто полностью онемело. Мурасаки поднял браслет на уровень глаз, но все еще ничего не видел. Он с досадой тряхнул рукой. И вдруг в темноте на браслете появилась зеленая искра. Мгновенье – и она начала пульсировать. Мурасаки с облегчением выдохнул. Все-таки он видит!
Он уронил руку на постель, и повернул голову влево. Нет, слабый свет индикатора не позволял рассмотреть ничего, кроме экрана коммуникатора. Но и тот был мертвым – ни вызовов, ни времени, ни сообщений. Ничего.
Странно все это. Он провел правой рукой по груди, боку, бедрам. Он был одет во что-то типа пижамы. Неплохой прогресс, если учесть, что последним, во что он был одет до того, как оказался здесь, было полотенце. Значит, кто-то его переодевал, нашел пижаму, натянул на его голое тело. Мурасаки поморщился. Судя по ощущениям, он провел здесь не час и даже не сутки. А это значит, что пижама была далеко не самой неприятной заботой неведомого кого-то. И этим кем-то, к счастью, едва ли была Кошмариция.
Загорелся свет. От неожиданности Мурасаки зажмурился. А когда, спустя несколько мгновений, открыл глаза, то понял, что находится в стандартной медицинской капсуле. Прямо перед глазами на поверхности капсулы высвечивалась надпись «можно открыть». Надо было просто поднять руку и нажать на мигающую стрелочку после надписи, но Мурасаки медлил. Во-первых, он не был уверен, что у него получится встать или хотя бы сесть, когда капсула откроется. Во-вторых, ему здесь нравилось. Можно было лежать и все. А как только он выйдет наружу, придется что-то делать. Как минимум куда-то идти, с кем-то говорить, переодеваться, идти в свой коттедж. А потом – идти на занятия. Может быть, не сегодня, но завтра – совершенно точно. Идти на занятия не хотелось. Даже думать о них не хотелось. А ведь он пропустил несколько дней, значит, придется догонять пропущенное. Ужасно.
Подумав еще несколько минут, Мурасаки понял, что всех предполагаемых планах действий его больше всего пугает один пункт – идти. Просто потому, что тело все еще казалось деревянным и непослушным. Но раз капсула решила, что он готов к выходу на свет… значит, все равно рано или поздно кто-нибудь заявится, чтобы достать его отсюда. И увидит его жалкие попытки подняться. Нет уж! Лучше он в одиночестве повоюет со своим телом! Без свидетелей, фыркнул Мурасаки. Это будет только между мной и моей парасимпатической нервной системой.
Мурасаки
Капсула неожиданно заурчала, и Мурасаки увидел, как справа откидывается часть панели и превращается в две широкие ступеньки. Какое красноречивое приглашение удалиться! Мурасаки осторожно перекинул ноги на ступеньки и с удивлением понял, что ногам уже можно доверять. По крайней мере встать и спуститься на пол у него получилось.
Снаружи было холодно. Мурасаки поежился, обнял себя за плечи и осмотрелся. Он никогда не был здесь, в госпитале медицинского корпуса, и слабо понимал, куда идти. Но то, что он увидел, заставило его забыть о поисках выхода. Больше всего это место было похоже на инкубатор. Пять рядов медицинских капсул занимали все огромное помещение, от стены до стены. По нижней половине капсул пробегали огоньки, в них что-то ровно гудело и дергалось, а верхние половины были матово черными. Как та темнота, в которой он открыл глаза. Мурасаки вздохнул и еще раз осмотрелся. Надо же, он даже не подозревал, что в Академии такой огромный госпиталь. Но зачем? Или это городская больница, а не Академия? Это было бы понятнее, но… Мурасаки тряхнул головой. Нет, город не настолько большой, чтобы в нем могла быть такая больница, на столько мест одновременно. Здесь же не бывает природных катастроф! Что-то не сходится. Но если это Академия… то два таких зала хватит на всех учеников и учителей. Зачем бы это было нужно Академии? На случай войны? Или… Мурасаки почувствовал, как вдоль позвоночника пробежал нехороший холодок. Или на случай, чтобы всех студентов нейтрализовать и держать под контролем. И судя по количеству работающих капсул, именно это и произошло три дня назад: их всех вывели из игры. Как раз после того, как… Как что? Мурасаки прикусил губу. Что-то ведь случилось три дня назад! Что-то очень важное, он помнил! Но не помнил, что именно. Мурасаки нахмурился, инспектируя свою память, раскручивая ее в обратную сторону. Вот Кошмариция вытаскивает его из раздевалки. Вот ему становится плохо на утренней пробежке. Вот он не хочет просыпаться после тяжелой ночи. Вот ночной разговор с Кошмарицией. О чем? Он не помнил. А что было до разговора? Голова прострелила болью – от виска до виска. Проклятье, что с ним сделала Кошмариция, а?
Мурасаки потер щеку. Становилось все холоднее. Надо выбираться из этого инкубатора, и чем быстрее – тем лучше. А то следом за отравлением начнется обморожение. Он снова осмотрелся и, наконец, заметил красную стрелочку в одном из углов. Пока он пробирался к ней мимо капсул, то не увидел ни одной нерабочей. Странно. Все заняты? Значит, он легче всех отделался? Или, наоборот, он понадобился кому-нибудь из кураторов и его привели в чувство. Мурасаки пожал плечами. Почему бы и нет? Если здесь всех могут как кукол выключить и уложить в коробки, то могут и доставать, когда какая-нибудь кукла понадобится для очередной игры.
Короткий шлюз закончился чем-то вроде смотрового кабинета врача – кушетка под дождем свисающих с потолка датчиков на разнообразных шнурах, большой монитор в стене и стол в нише в углу. За столом сидел, судя по глухому костюму, закрывающему даже лицо прозрачной маской, врач и смотрел на Мурасаки.
– Здравствуйте, – вежливо сказал Мурасаки, удивляясь, что голос у него есть, хотя и немного хрипловатый, чужой.
– Здравствуй, – врач бросил быстрый взгляд на монитор перед собой. – Мурасаки?