Академия Высших: студенты
Шрифт:
Мурасаки кивнул. В ответ врач кивнул в сторону стула перед собой. Самого обычного стула. Мурасаки с облегчением опустился на него.
– В Академии вспышка неизвестной кишечной инфекции. Большинство студентов находится в тяжелом состоянии. Занятия не проводятся. Твой организм хорошо справился, но сегодня ты побудешь под наблюдением, и если все будет хорошо, то завтра мы отправим тебя долечиваться в твой коттедж.
– Долечиваться? – переспросил Мурасаки. Он-то думал, что ему завтра с утра на лекции, а ему еще надо будет долечиваться. От чего? Что это за инфекция? Почему здесь нет Сигмы, с которой можно было бы это все обсудить!
– Что за инфекция? – деловито спросил Мурасаки.
Врач пожал плечами.
– Мы не поняли. Проявления у всех одинаковые,
Мурасаки кивнул.
– И мы не понимаем, как будет идти выздоровление. Некоторые инфекционные болезни протекают волнообразно, после улучшения приходит ухудшение. Поэтому сегодня ты останешься здесь, – с нажимом повторил врач, как будто Мурасаки спорил.
– Да понял я, понял, – рассмеялся Мурасаки. – Я не сопротивляюсь. А занятия? Когда начнутся занятия?
– Когда основная часть студентов окончательно выздоровеет. Ты же видел, что в палате интенсивной терапии нет свободных мест.
– То, что я видел, – ухмыльнулся Мурасаки, – мало похоже на палату. Площадь интенсивной терапии.
– Что тебя удивляет?
– Размеры палаты, – живо ответил Мурасаки.
– Мурасаки, ты же учишься не на курсах озеленителей, – вздохнул врач. – Это Академия Высших. Ваши кураторы могут создавать черные дыры и сворачивать галактики, неужели ты думаешь, что для них стала проблемой организация медицинской помощи в нужном объеме? Я думаю, они щелкнули пальцами и все появилось само собой. Вернее, как только возникла проблема, почти сразу же появились и эти палаты, и эти места.
Мурасаки засмеялся.
– Нет, это так не работает. Мы не создаем медицинские капсулы щелчком пальцев.
– Ты, может быть, пока и не создаешь, – серьезно возразил врач, – а твои кураторы могут и не такое. А теперь тебя проводят в твою палату, хорошо?
– Да, – сказал Мурасаки, – хорошо.
И пока это был единственный вопрос за сегодня, на который он смог ответить.
Глава 25. К вам посетитель
Как ни крути, получалась сплошная ерунда. Мурасаки вздохнул и повернулся на спину. Потолок в палате был скучным, белым, без единой трещины; смотреть на такой – никакого удовольствия. Такими же были его мысли – ровными, белыми, не за что зацепиться.
Снова и снова Мурасаки прокручивал воспоминания последних дней. Снова и снова спотыкался о белое пятно выпавших из сознания событий. Разговор с Констанцией. И что-то, что произошло до разговора, очевидно. Не ради красивых глаз Кошмариция потащила его в ночи на разговор. А вот ради чего?
Но зато одно совершенно ясно – Кошмариция не хотела, чтобы он помнил про разговор и, возможно, про его причину. А это значит, что вспомнить надо обязательно. Но вот как?
Мурасаки почесал затылок. Волосы наощупь оказались неприятными, слишком жесткими и жирными. Хотелось вернуться к себе, принять душ, переодеться в свою одежду… Интересно, а что случилось с его сумкой и одеждой, оставленной в раздевалке, если он здесь в одноразовой пижаме среднего размера? Причем польза от этой одежды была только одна – Мурасаки с каждым движением чувствовал, что он несколько худее среднего человека. На полотенце, в котором его несла Констанция, он не претендует, она может его хоть на память себе забрать, если хочет. Но вот белья очень не хватало. Мурасаки вздохнул и вдруг понял простую вещь. Констанция поставила блок на его воспоминания именно тогда, когда несла его к медикам. Ментальный контроль, конечно, дает много возможностей, но все равно не позволяет полностью удалить воспоминания, а вот заблокировать – сколько угодно. Кроме того, времени у Констанции было не очень много, отсюда и неряшливость в блоке. Она не смогла вычленить воспоминание про их разговор. Смогла бы – Мурасаки бы и не подозревал, что чего-то не помнит. Стал бы он вспоминать, чем занимается ночью – особенно теперь, когда
А если это просто-напросто блок, то его можно снять. Правда, пока не очень понятно, как это сделать. Вряд ли местные врачи ему помогут, а идти к психохирургу опасно, мало ли что он там увидит. Не просто так им запрещена психохирургия, не на голом месте. Мурасаки вздохнул. Раз Констанция не хочет, чтобы он что-то помнил, значит, это явно что-то важное. И это обязательно надо вспомнить! Мурасаки снова вздохнул. Когда их отношения превратились в противостояние? Ведь сначала он испытывал к ней чуть ли не родственную привязанность, он знал, что ей нравится, и ему нравилось это знание. А потом… потом она стала для него Кошмарицией. И когда же это случилось? В тот момент, когда она начала демонстрировать свою власть? Или когда он впервые попытался порвать их связь, а она его не отпустила? Может быть, ему надо было поговорить с ней сначала, попросить отпустить по-хорошему? Согласилась бы она? Нет, с грустью понял Мурасаки. Ни за что. Возможно, он в самом деле ее любимая игрушка и именно поэтому она не откажется от ментального контроля. Ни за что. Он помнил ее в моменты их соприкосновений. Она светилась удовольствием. Констанции очень нравилось, что он от нее зависим, что она может узнать о нем все, подчинить своей воле, отпустить погулять на коротком поводке или залезть в его голову и заблокировать пару-тройку воспоминаний. Кажется, пора вплотную заняться вопросом, как освободиться от ментальных связей. Наверняка же есть какие-то техники, приемы!
Мурасаки устало закрыл глаза. Все, что ему сейчас остается, – это строить собственные учебные планы. А ведь еще есть его дипломная работа, порталы-туннели и все, что с ними связано. И их тоже надо как-то учитывать… И кстати, свитер Сигмы тоже надо почистить от пятен крови. Голову пронзила вспышка такой острой боли, что Мурасаки встряхнуло, как от удара тока. А потом он вспомнил – свитер Сигмы в крови, которая капала из прокушенной губы. И Констанция говорит – «ее больше нет, смирись с этим» а он видит, что Констанция врет, даже не потрудившись сделать вид, что сама в это верит. И еще – жадный взгляд Констанции на свитер. Что же она все-таки заблокировала? С этой мыслью Мурасаки уснул, с этой же мыслью он и проснулся – будто бы и не засыпал.
Браслет на запястье пиликал, вот только время было совсем неподходящим для будильника – примерно час до ужина и четырнадцать часов до подъема, если бы Мурасаки не болел. Мурасаки посмотрел на браслет – на нем горел значок административного уведомления. «К вам посетитель». Ах, вот зачем его разбудили! Мурасаки нажал «впустить». Дверь открылась, и в палату вошла Беата.
Мурасаки от неожиданности моргнул. Нет, это совершенно точно была Беата! А ей-то что от него надо?
– Мурасаки, как ты себя чувствуешь? – Беата спросила это раньше, чем успела дойти до его постели и опуститься на стул для посетителей.
– Сложно понять, – улыбнулся Мурасаки, – я пока не уверен даже в том, что я себя чувствую.
– И в чем же это проявляется? – с интересом спросила Беата, подавшись вперед.
– Приходится ощупывать себя, чтобы понять, одет я или нет, – безмятежно ответил Мурасаки. – В голове шумит. Соображаю я не так быстро, как привык.
– Считай, ты еще легко отделался… учитывая, что ты натворил, – ответила Беата и строго посмотрела на Мурасаки.
Мурасаки поднял брови.
– А что я натворил? Плохо помню.
– «Плохо помню» и «ничего не помню» – это разные вещи. И я точно не стану тебе рассказывать о твоих подвигах.
Мурасаки внимательно посмотрел на Беату.
– Вы теперь мой куратор, Беата?
– Нет, – покачала головой Беата. – Но если я не твой куратор, это не значит, что мне запрещено с тобой разговаривать.
– Что ж… – Мурасаки приподнялся и сел в постели, внимательно следя за тем, чтобы одеяло не сползло ниже талии. Пижама была не из тех, которыми хочется хвастаться перед женщинами. Даже если они тебе годятся в далекие-далекие предки. – Давайте поговорим. Что вы хотите от меня узнать?