Акценты и нюансы
Шрифт:
Шепчут ей: «Спи, не заглядывай в глубину.
Там, в глубине, на дне, ждёт предвечный кит».
После уходят, оставив её одну.
Девочка тихо дышит, и дом молчит.
Дом помнит многих, наученных не смотреть.
Всё у них ладно: карьера, любовь, семья,
тайные связи, приторней, чем грильяж,
многая славные лета, ручная смерть.
Девочка дышит, как дышат
Шёлковы локоны длинных её волос,
полночь в глазах оттенка ивовых лоз.
Гулко вздыхает кит – зовёт.
Жмурится дом, дому страшно увидеть, как
девочка, тихая от негустого сна,
встанет на край раскрытого в ночь окна
и в пересушенный летом голодный мрак
сделает шаг.
Но не смотреть нет силы – и видит дом:
вот, раздвигая вяжущий кислород
телом, ладошками острыми и хвостом,
рыбка негромкая в небо плывёт, плывёт.
Она подбирает птенцов, потерявших инстинкт гнезда
Она подбирает птенцов, потерявших инстинкт гнезда,
и кормит бродячих кошек паштетным фаршем.
В глазах её спящих – настывшая немота.
В ней тёмные тысячи лет, и немногим младше она,
чем пустыня, простёртая на восток.
В узлах синих вен заблудились чужие тайны,
поэтому век её тягостно колченог,
как брошенный пёс, доживающий при вокзале.
Я очень боюсь под ладонью её уснуть –
там эхо потерянных бродит в холмах Венеры,
но в складках ладонных, текучих, как злая ртуть,
дозрели слова для открытия новой эры.
И я прихожу к ней, целую её висок,
в котором давно не пульсирует жажда жизни.
Щебечут подранки, мурлыкает кот у ног,
и тянется вечность – тягучей, чем след от слизня,
чем тысячи длинных её, занесённых лет,
чем пропасть песка, пересыпанного в ладонях.
Но вновь она гладит меня и ведёт на свет,
хотя понимает, что время вот-вот догонит.
А они ходили за тёмный край…
… А потом они возвращаются – поседевшие рано мальчики.
И приносят ночь в глубине зрачков, и в тебе звучат барабанчики.
А они ходили за тёмный край, а у них в ладонях искрит заря,
а они говорят: "Он остался там… не реви, ты знаешь, что всё не зря"
Они вешают куртку его на крюк, а она в крови, и пришла беда.
Они смотрят упорно в холодный пол, но ты мыла пол, не найти следа,
и они могли бы ещё побыть, но заря обжигает, заря не ждёт.
И
За окном разгорается новый день – будет яркий свет после ста ночей,
но тебя теперь не согреет он, ты уже вдова, быть тебе ничьей.
Он остался там, где всегда молчат, где в кромешной тьме тихо дышит зло.
Он остался там, а они пришли, просто им, конечно же, повезло.
А в тебе сейчас спит его дитя, ты бормочешь "тш-ш-ш", чтоб не разбудить.
У тебя сейчас – времена потерь, береги себя, скоро будешь шить
из рубах его, из своей тоски распашонки, кофточки, ползунки.
А потом пацана уведут за край эти странные мужики…
Недосмотренное
Предноябриность тучнеет на юго-востоке.
Винная ягода стала почти вином,
дни мерно топают пони коротконогим.
… Спящим красавицам снятся единороги,
единороги забавятся в палиндром.
Рыцари бьются без пыла – хотя от скуки.
Брякает битым железом глухой вассал,
рыцарь бранится, орёт ему: "Косорукий!!",
дышит прогорклым салом, тушёным луком –
словно ни разу прежде не умирал…
Я развлекаю тебя чередой событий,
их извлекая оттуда, где жизни нет.
Пусть благосклонен покамест седой смотритель,
но с каждым разом реальность твоя размытей.
Мне-то не страшно – врождённый иммунитет.
Ты доверяешь мне видеть намного дальше,
рядом со мной так просто поверить.
Верь.
Я сочиняю будущее без фальши.
Вечность крадётся хищно, по-росомашьи –
время охотится на небольших людей.
Вечер туманится чем-то вконец ненастным –
пару часов, и октябрь умрёт совсем.
… Выжившим рыцарям снится чужое счастье:
локоны, нервные пальцы, мгновенья страсти…
Время, сочтя по списку, вздыхает: "Все…"
Глаза их бездна
Шуршат, тревожась, камыши,
на дне ночном не спится многим.
Смотри, как щиплют нити ржи
единороги,
бродя по руслам древних рек,
познавших мель и ставших полем.
Единорожий длинен век,
характер – вздорен.
Глаза их – "бездна, звезд полна",
а губы ласковы и терпки.