Аламут
Шрифт:
Он развернул свою лошадь, посмотрел в сторону новичков и окликнул их.
"Готовые принести себя в жертву, слушайте приказ нашего Учителя! Завтра вы будете призваны к испытанию. Тот, кто пройдет его, вечером будет посвящен в сан. Я обращаюсь к вам: сосредоточьте свой разум и дух, потому что для каждого из вас посвящение в федаины станет самым выдающимся моментом в вашей жизни..."
Он снова повернулся лицом ко всем войскам. Его голос прогремел на весь Аламут.
"Воины за дело исмаилитов!" - кричал он. "Помните слова
Послушники засуетились, как будто в их ряды ударила молния. Наступил великий день испытаний, и никто из них еще не был к нему готов. С бледными лицами они смотрели друг на друга, возвращаясь в свои комнаты.
"Теперь мы должны заплатить дьяволу", - воскликнул Сулейман. "Мы ничего не умеем делать, и будет лучше, если мы просто запишемся в пехоту".
"Хорошо, давайте все запишемся добровольцами, и тогда они смогут делать с нами все, что захотят", - поддержал его Обейда.
Юсуф был самым слабонервным из всех. Он все время вытирал пот со лба и тихо надеялся, что наконец-то забрезжит луч надежды.
"Неужели все будет так плохо?" - робко спросил он.
"Ты точно умрешь, ты такая хорошая мишень", - злобно усмехнулся Сулейман.
Юсуф жалобно вздохнул и уткнулся лицом в руки.
"Но что же нам делать?" спросил Наим.
"Почему бы тебе не прыгнуть в Шах-Руд? Это было бы для тебя лучше всего", - сказал ему Сулейман.
Затем заговорил ибн Тахир.
"Послушайте, ребята. Неужели вы думаете, что наш Мастер выбрал нас в послушники, чтобы теперь унизить нас, отправив в пехоту? У нас есть некоторые навыки! Я предлагаю взять наши записи, собраться вместе и просмотреть все, что мы изучили до сих пор".
"Вы нас учите! Ты ведешь для нас обзор!" - кричали послушники один за другим. Ибн Тахир предложил им выйти на крышу здания. Они уселись на крыше, каждый со своими планшетами и записями в руках, и ибн Тахир задавал им вопросы, объясняя все, что они не понимали. Постепенно они успокоились, хотя время от времени то один, то другой из них вздрагивал при воспоминании о предстоящем дне. Где-то в глубине души они все еще испытывали трепет перед предстоящим испытанием. Все они забыли о приближающемся враге.
На нижней террасе, рядом с левой сторожевой башней, скрытое голубятней, тополями и густо посаженными кипарисами, стояло здание гарема. Абдул Малик пронесся среди женщин и детей, как ястреб, призывая их готовиться к немедленному отъезду. Крики, вопли, причитания и бездумная суета последовали за его приказом. Охранники-евнухи равнодушно наблюдали за всем этим, пока дай не заставил их начать помогать женщинам с переездом.
Тем временем дюжина погонщиков подвела к зданию верблюдов и ослов. Мужья приходили проститься с женами и детьми.
У Абу Сораки в замке было две жены. Первая была
Вторая была моложе и родила ему дочь и сына, которых он держал в своем гареме вместе с двумя детьми Хасана. Он нежно любил эту жену и теперь, когда она уезжала, вдруг понял, как сильно будет скучать по ней. Он изо всех сил старался не выказывать своих чувств.
У аль-Хакима была красивая жена-египтянка, которую он привез с собой из Каира. У нее не было детей. В гаремах поговаривали, что до замужества она вела жизнь уличной женщины. Он любил описывать ее красоту другим мужчинам, проклиная свое рабство перед ней и ее власть над ним, но каждый раз, когда караван останавливался в замке, он искал какой-нибудь изысканный подарок, чтобы купить ее. Старая эфиопская женщина делала за нее всю работу, а она лежала среди подушек, накладывала макияж, одевалась в шелка и проводила целые дни в мечтах.
У капитана Манучехра в замке была единственная жена, но он привез с собой троих детей от двух прежних жен. Теперь он ненадолго распрощался со всеми ними. Он боялся потерять свое преимущество, если задержится с ними слишком долго.
И вот мужчины с женами и детьми в замке покинули свои семьи и вернулись к своим мужским обязанностям.
Абу Сорака и аль-Хаким встретились по дороге и коротко поговорили.
"Теперь в замке будет пусто", - прокомментировал Абу Сорака.
"Я должен восхищаться философами, которые утверждали, что, помимо еды и питья, женские удовольствия - единственное мирское благо, к которому стоит стремиться", - ответил грек.
"Но наши верховные главнокомандующие обходятся без них", - ответил ему даи.
Лекарь презрительно нахмурился.
"Перестань, ты говоришь как школьник".
Он взял Абу Сораку за рукав и заговорил с ним теперь уже едва слышным шепотом.
"Как вы думаете, что наши хозяева спрятали за замком? Приплод кошек? Да ладно! Они были бы глупцами, если бы не воспользовались этим. У нас с вами никогда не было таких пухлых гусей, каких они выращивают там".
Абу Али резко остановился.
"Нет, я не могу в это поверить", - наконец смог сказать он. "Я знаю, что они там что-то замышляют, но я убежден, что это для блага всех нас, а не для их личного удовольствия".
"Не верьте мне, если не хотите", - ответил доктор, почти обидевшись. "Просто имейте в виду, что мастер всегда приберегает лучшие экземпляры для себя".
"Я чуть не забыл кое-что", - сказал реис Абуль Фазель, когда вечером пришел попрощаться с Хасаном. Он понимающе подмигнул и продолжил.
"Я действительно принес вам кое-что, хотя и не лекарство от безумия. Думаю, это может вас развеселить. Можете угадать?"