Аландский крест
Шрифт:
Возражать на это никто не посмел, включая скривившегося как от касторки канцлера.
— Видит Бог, — продолжал Саша, — нет никого, кто стремился бы к миру больше, чем я. Но, если враг не желает мириться, нам ничего не остаётся, кроме как готовиться к отражению нового нашествия. Знать бы еще, где оно последует?
Ответом ему было дружное молчание. Господа министры вовсе не желали высказывать свое мнение и тем самым брать на себя ответственность.
— Полагаю, неприятель может ударить, где угодно, — решился, наконец, ответить князь Долгоруков. — От Белого моря до самой Камчатки, однако же реальный
— Это более чем вероятно, — согласно кивнул ему император, после чего добавил давно приготовленную заготовку. — Полагаю, все согласятся, что, где бы ни пришлось сражаться, лучше кандидатуры на пост командующего, чем Константин Николаевич, у нас нет! Он лучше всех знает технические и оружейные новинки, ему верят солдаты и офицеры, а потому рад уведомить всех присутствующих, что именно он встанет во главе обороны столицы и всех прилегающих территорий от Великого княжества Финляндского до Остзейских губерний.
— А кто же примет Крымскую армию? — насторожился военный министр.
— Она также останется в ведении моего брата.
По залу заседаний едва слышно прошелестел удивленный шепоток. В принципе, мое назначение на Балтику было ожидаемым и понятным, но вот сохранение под началом и Крыма невольно вызывало вопрос — а не треснет ли у его императорского высочества лицо? Как бы заслуженных генералов в России-матушке много, и кушать всем хочется.
Собственно говоря, примерно такого же мнения придерживался и мой августейший брат, собиравшийся отдать эту должность Реаду или Горчакову, но мне удалось его переубедить. Ни тот ни другой, по моему мнению, ее бы не потянули, а назначение более молодых и перспективных из числа отличившихся во время боевых действий могло до смерти обидеть все еще числившихся на службе старых маразматиков.
В конце концов, было принято «Соломоново решение».
— Делать нечего, Костя. Номинальным начальником придется остаться тебе, а реальное руководство в твое отсутствие будет осуществлять начальник штаба. Если не ошибаюсь, сейчас это Павел Петрович Липранди?
— Он.
— Что ж, батюшка его хвалил. Что же до чина, ближе к лету произведу его в полные генералы от инфантерии, да и дело с концом.
Мне оставалось только согласиться. В сложившейся обстановке лучшего решения не имелось. Впрочем, от всех причитающихся мне за исправление этой должности выплат я немедленно отказался в пользу недавно основанной «эмеритальной кассы» морского ведомства.
На ней стоит остановиться подробнее. Все дело в том, что пенсионное обеспечение в Российской империи оставляет желать лучшего, вследствие чего у выходящих в отставку офицеров или чиновников мгновенно проседает уровень жизни. Собственно говоря, именно по этой причине все эти старики и держатся за службу, ибо поместья есть далеко не у всех, а на половинном жалованье и одному не больно-то разгуляться. Что уж тут говорить об имеющих семью и дочерей на выданье.
В результате получается бардак. Выгнать заслуженных маразматиков жалко, те, в свою очередь, не дают ходу молодым, а страдает армия, медленно, но верно превращающаяся в богадельню и памятник самой себе. Единственный выход – увеличить ветеранам пенсионы, вот только где взять на это деньги? Причем выплаты нужны
Автором идеи был умерший в 1842 году польский (и русский) генерал Юзеф Раутенштраух, а непосредственным исполнителем молодой (ему едва исполнилось 34 года) и талантливый финансист — Михаил Христофорович Рейтерн. Устав и положение этого пенсионного фонда пока еще только разрабатываются, но копить средства мы уже начали.
Возвращаясь к совещанию комитета министров, могу сказать одно — возражать никто не осмелился. Таков уж порядок, если государь сказал, стало быть, решение принято, ибо правительство — не место для дискуссий! Пока же моим противникам оставалось надеяться, что однажды я все-таки оступлюсь и получу обидное поражение от союзников. Или, что еще лучше, и вовсе сверну себе шею. Все же война — дело опасное!
— Не дождетесь, — одними губами прошептал я, глядя на их безжизненные, заросшие седыми бакенбардами или усами лица.
Впрочем, далеко не все ко мне относились враждебно. Блудов меня, можно сказать, боготворил. Орлов, Дубельт и Киселев, скорее, поддерживали. Занятые своими проблемами Брок и Норов, пожалуй, нейтральны.
Больше всех от озвученных новостей напрягся Долгоруков. Масштаб полномочий и близость к императору с моей стороны становились прямой угрозой его власти в Военном ведомстве.
— Василий Андреевич, — отвлёк его от тягостных раздумий голос императора, — надеюсь, я могу на тебя рассчитывать?
— Приказывайте, ваше величество!
— Жду от тебя всемерной поддержки нового главнокомандующего, поскольку полагаю, что твой опыт и знания будут ему необходимы!
— Приложу все силы! — поспешил заверить его князь.
Как я уже говорил, больше всего Александр желал сохранить стабильность, а потому уговорил меня не начинать конфронтацию с членами правительства, обещав взамен полную поддержку по всем важным вопросам. И в первую очередь это касалось военного министра.
— Ну что ты хочешь от князя, — уговаривал он меня накануне. — Едва два года минуло, как он стал министром, а тут война, да еще с таким противником. Трудно требовать от него невозможного, он ведь всего лишь человек!
— Прости, Саша, но тут я с тобой категорически не согласен! Думаешь, я забыл, что до получения портфеля он был товарищем у Чернышева? Мало того, когда в памятном 1848 году князя Александра Ивановича сразил апоплексический удар, именно Долгоруков заправляет всем в военном ведомстве. Хочешь оставить его по политическим причинам, чтобы не возбуждать среди заслуженных генералов оппозиции — воля твоя. Но пожалуйста, не ищи ему оправданий там, где их нет и быть не может!
— Так ты не станешь с ним ругаться? — ничуть не смутившись моей отповедью, спросил Александр.
— Покуда он не будет мешать, нет! Но отношения переменять не стану, ибо этот человек не на своем месте.
— Большего и не прошу. Пойми, брат, я нисколько не обманываюсь насчет качеств министров нашего бедного отца. И будь покоен, как только придет время, всех до единого поменяю. Но не теперь.
— Хорошо, Саша. Я сделаю все, как ты хочешь. Но помяни мое слово, с этими людьми мы каши не сварим.