Аландский крест
Шрифт:
— Поговорим об этом после. Что же касается твоей просьбы о статусе, то ты ведь и так Наместник в Финляндии? Расширю твои полномочия и на Остзейский край, и дело с концом.
— Но только на время войны! Не желаю утонуть в этом болоте.
— Также, полагаю, ты желаешь сохранить за собой Морское министерство?
— Совершенно справедливо.
— Не вижу препятствий, хотя, говоря по чести, совершенно не представляю, как ты все успеваешь?
— За это можешь быть спокоен. На флот я время всегда найду.
— Хорошо, коли так, — устало потянулся
— Саша, моя бы воля, я их всех разогнал, прямо сегодня! И начал бы с Нессельроде, Клейнмихеля и Долгорукова…
— Почему ты так не любишь Карла Ивановича?
— Да причем тут любовь? Он не на своем месте, только и всего.
— Положим, что так. А что ты имеешь против Долгорукова?
— Ну как тебе сказать. Мы начали войну, а армия оказалась к ней полностью не готова. Наши пушки и ружья решительно не хороши, уставы устарели, генералы тоже никуда не годятся. Как ты думаешь, в этом есть вина главы военного ведомства?
— А ты взял бы на себя руководство Военным министерством?
— Прости, Саша, но мне не разорваться. Я не всегда знаю, что тут в моем департаменте творится. Судя по получаемым мною отчетам, господа адмиралы так надеялись на мою встречу с каким-нибудь вражеским ядром, что совершенно потеряли всякое чувство реальности. Так что готовься, скоро до тебя долетит их вой, а потом начнется настоящее паломничество заступничков.
— О. Об этом не беспокойся. На флоте у тебя полный carte blanche. Я распоряжусь не принимать никаких жалоб.
— Отлично.
— Знаешь, Костя, — внимательно посмотрел на меня император. — А ты ведь очень переменился за это время.
— Неужели постарел? — попробовал пошутить я.
— Скорее возмужал, — качнул головой, не принимая моей шутки, брат.
— Я и прежде слышал, что на войне быстро взрослеют. Теперь вот убедился на собственной шкуре.
— Ладно, поздно уже, — прервал наш разговор Александр, устало потерев пальцами виски. — Голова раскалывается. И тебе, и мне надо отдохнуть. Ступай домой, повидайся, наконец, со своими. Завтра нам предстоит трудный день.
Мраморный дворец встретил меня мрачной тишиной. Александра Иосифовна, дети и большая часть прислуги уже спали. Так что меня встретил, если можно так выразиться в данном случае, только задремавший на диване в большой гостиной Головнин. Впрочем, спал он чутко и, услышав мои шаги, тут же вскочил.
— Здрав буди, Александр свет Васильевич, — усмехнулся я, глядя на его немного помятую физиономию. — Прости, со всеми этими заботами не было прежде времени встретиться с тобой и потолковать.
— Что вы, ваше императорское высочество, я понимаю…
— Да не тянись ты так. Чай не чужие люди. Тем более что претензий к тебе никаких нет. Отчеты твои по министерским делам я читал. За работу хвалю, а обо всем прочем поговорим завтра, если, конечно, нет ничего сверхординарного…
— Нет, что вы.
— Вот и отлично. В таком случае, спокойной ночи.
—
По появившейся за время боевых действий привычке встал я рано. Можно сказать, с первыми петухами. Быстро приведя себя в порядок, я засел за оставленные секретарем бумаги, при беглом просмотре коих еще раз убедился в необходимости скорейшего посещения министерства.
Придя к такому выводу, я вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд, а когда поднял голову, увидел пятилетнего мальчугана в одной рубашке, внимательно наблюдавшего за мной из-за портьеры. Зрелище это было настолько неожиданным, что я поначалу даже не понял, что это, и лишь потом сообразил, что…
— Николка, — поманил я его пальцем. — Иди сюда, разбойник!
Сын тут же бросился ко мне и охотно забрался на колени.
— Ты сбежал от нянек?
— Ага, — обрадованно отозвался тот, после чего тут же поинтересовался. — А что ты мне пливез?
— В каком смысле? — смешался я, не вполне понимая, что он хочет.
— Подалок, — охотно пояснил малыш. — Что-нибудь вкусное и иглать.
— Массу всего. Правда, сейчас это в чемоданах, но, когда их разберут, ты получишь свой сюрприз.
— Правда? — доверчиво посмотрел на меня маленький человечек.
— Конечно, — не моргнув глазом соврал я, прикидывая, что ему можно подарить.
Глядя на него, меня охватили странные эмоции. Костя, очевидно, очень любил своих детей, и эти чувства в полном объеме передались мне. Я же знал трагическую судьбу этого малыша и не понимал, как это могло случиться? [1]
Некоторое время мы с сыном дурачились и болтали. Я делал ему козу, а он звонко смеялся, отбиваясь от меня своими крепкими ручонками. В ходе этого выяснилось, что гувернантка мисс Бетси злая, а няня Аня добрая. Каша, которую ему дают по утрам, ужасно не вкусная, а мама в последнее время грустная и не играет с ним и Оленькой.
За этим занятием нас слуги и застали. При виде своих нянек Николка попытался скрыться, но не преуспел и был отправлен под конвоем умываться.
— Ты еще плидешь?
— Конечно, малыш.
— Как он себя ведет? — спросил я у сорокалетней женщины, которую звали Анной.
— Шалит иногда, Константин Николаевич, а так чистый ангелочек, — улыбнулась она в ответ.
— Александра Иосифовна уже встала?
— Что вы, — удивился появившийся вслед за ними камердинер. — Их высочество никогда так рано не просыпаются.
— Ладно, — решился я. — Встретимся за обедом, а сейчас завтракать и в министерство.
Под адмиралтейским шпицем меня сегодня явно не ждали, очевидно, считая, что у меня много дел с похоронами Папа и в принципе были правы. Но я здраво рассудил, что для осуществления траурных мероприятий имеется целое министерство двора во главе с графом Адлергбергом и мое участие в этом деле совершенно необязательно. Чего никак нельзя сказать о флоте. И если глав департаментов сейчас на месте нет, значит, отчет мне дадут столоначальники или даже лица рангом поменьше!