Аландский крест

Перунов Антон

— Прохладно сегодня, — поплотнее закутавшись в шинель, заметил я.

— Прикажете подать кофе или чай? — вопросительно посмотрел на меня ничуть не менее озябший Юшков.

— От чая не откажусь. Только скажи Рогову, чтобы с ромом не перестарался как давеча. А то я с его заботой, чего доброго, сопьюсь!

Пока мой бессменный вестовой кипятил воду и заваривал «китайскую травку», на горизонте появился первый за последние двое суток корабль, идущий из Босфора. Впрочем, пока он подходил, мы с Юшковым и присоединившимися к нам

офицерами успели выпить по паре чашек, в прикуску с трофейным английским печеньем в жестяной коробке.

Приблизившееся к нам судно оказалось небольшой, но богато отделанной паровой яхтой под белым флагом. Не решившись отдать салют, командовавший ею капитан ограничился тем, что выстроил на шканцах свою команду и приветствовал нас, приложив руку к сердцу. Затем с легшего в дрейф судна спустили шлюпку, которая довольно быстро подошла к борту «Сан-Парэя».

— Гребцы, видать, из их гвардейского экипажа, — с усмешкой заметил Юшков, обратив внимание на пышные одеяния турецких матросов.

— Прикажи построить караул для торжественной встречи, — велел я Бутакову. — Да и канониры пусть не зевают. Мало ли…

— Слушаюсь! — коротко ответил тот и отправился отдавать необходимые распоряжения.

Вскоре по спущенному адмиральскому трапу на наш борт поднялся турецкий офицер, лицо которого показалось мне смутно знакомым. Вслед за ним мелко семенил какой-то мутный тип, судя по всему драгоман-переводчик.

— Султан султанов, хан ханов, повелитель правоверных и наследник пророка повелителя вселенной сиятельный Абдул-Меджид шлет тебе, принц Константин, свое благословение! — торжественно провозгласил посланец.

— Благодарю, — коротко кивнул я, дождавшись краткого перерыва в славословиях.

— И милостиво посылает тебе свое послание, — речитативом продолжал переводчик.

После этого мне вручили круглый футляр с печатью, внутри которого, очевидно, находилось письмо.

— Что там, Юшков? — поинтересовался я у принявшего послание адъютанта.

— Не знаю, Константин Николаевич, — с досадой отозвался тот. — Я по-турецки не читаю!

— Ну и черт с ним, потом разберемся…

— Там на обратной стороне перевод, — с вежливой улыбкой пояснил нам на хорошем английском языке посланник.

— В самом деле? — смутился не ожидавший такого афронта Федор.

— Твое лицо мне кажется знакомым, — спросил я у турка, чтобы замять неловкость. — Мы прежде встречались?

— Я имел честь встречать благородного принца во время его прошлого визита в Османскую империю, — улыбнулся тот. — Я тогда находился в свите почтенного Рифад-паши.

— Мустафа-бей! — вырвалось у меня.

— Хвала Аллаху, вы меня вспомнили! Теперь мне будет легче выполнить данное мне поручение.

— Какое поручение?

— Посмотрите письмо великого падишаха, он предлагает вам встречу.

— Вот как… Где и когда?

— Если на то будет воля вашего высочества, прямо сейчас.

— О чем

ты, Мустафа-бей?

— У вас есть подзорная труба? Взгляните на нашу яхту. Сиятельный падишах ждет вас!

Присмотревшись, я заметил на палубе турецкого корабля одинокого человека, кутавшегося в пальто и с тоской поглядывавшего в нашу сторону. На таком расстоянии в нем трудно было узнать повелителя все еще огромной, хотя и не столь могучей как прежде Османской империи. И, тем не менее, это был он.

Первая встреча султана с Костей состоялась еще десять лет назад и надо сказать, что первое впечатление было скорее отталкивающим. Молодой тогда, всего лишь двадцати одного года от роду, монарх выглядел, как будто ему было все тридцать пять. Приятное, в сущности, лицо портили следы уже тогда свойственных Абдул-Меджиду пороков от сластолюбия до пьянства. Но хуже всего выглядели глаза, показавшиеся великому князю безжизненными и лишенными всякого чувства.

Не добавил симпатии и состоявшийся во время первой аудиенции разговор, сведшийся, по сути, к многословному обмену любезностями и не содержавший никакой конкретики.

Однако, после нескольких встреч в менее официальной обстановке и, что еще более важно, без участия многочисленных придворных мнение Кости поменялось в лучшую сторону. Молодой падишах оказался, в сущности, славным и хорошо воспитанным человеком, любившим искусство и поэзию. Искренне желавшим добра всем своим подданным, вынужденным скрывать все добрые чувства под маской. Расстались они, можно сказать, друзьями.

— Ваше послание произвело большое впечатление на его величество, — продолжил Мустафа-бей. — И он согласен милостиво дать вам аудиенцию…

— Согласен?! — с усмешкой взглянул я на него.

— Просит о встрече, — помрачнел турок.

— Мне кажется, или в вашей столице что-то произошло?

— Прошу меня извинить, благородный принц, но я не могу говорить об этом. Говоря откровенно, мною сказано и так куда больше, чем следовало.

Надо сказать, поначалу я даже растерялся. Уж слишком нелепо все это выглядело. Неожиданный и несогласованный визит целого султана. Причем для встречи с ним нужно отправляться на турецкое судно… а потом вдруг понял. Абдул-Меджид сейчас, если можно так выразиться, «косплеит» меня. Видимо, до него дошли слухи о моей поездке в Пруссию, и сейчас он просто подражает. Если, конечно, все это не засада!

Впрочем, последнее весьма вряд ли. Как ни как, середина XIX века на дворе. И времена, и нравы совсем иные. И судя по всему, мой старый приятель Абдул-Меджид решил изобразить из себя графа Монте-Кристо. Ну что ж, почему бы ему не подыграть?

— Можешь передать своему господину, что я принимаю его любезное приглашение, — велел я Мустафе-бею, после чего обернулся к внимательно прислушивающемуся к нашему разговору Бутакову. — А ты, Григорий Иванович, распорядись спустить адмиральский катер.