Аландский крест
Шрифт:
— Экая подлость… — возмутился поручик.
— Увы, друг мой. Посему настоятельно рекомендую держаться от этих людей на расстоянии. Большинство из них торговцы, причем не только по роду занятий, но и по самой жизни. Пока выгодно будут вам улыбаться, стараясь всячески угодить, но как только кто-то предложит подходящую цену, продадут не задумываясь!
— Видимо пятьсот лет рабства не прошли для них даром, — немного разочарованно вздохнул поручик. — Впрочем, нам ли, с нашим крепостным правом, осуждать их?
— А вы оказывается карбонарий! — с непонятной радостью в голосе
— Нет, ну что вы, — смутился Щербачев. — Поверьте, революций, бунтов и прочих инсуррекций [1], кроме совсем уж крайних случаев, я нисколько не одобряю. Скорее просто придерживаюсь либеральных воззрений и верю в нравственное совершенствование человечества. А вы разве нет?
— Увы, но к глубочайшему моему сожалению, не могу разделить ваших надежд. Скажу больше, чем глубже познаю природу человеческую, тем больше ценю собак. Они верны своему хозяину и дарят ему абсолютную любовь, кем бы он ни был — бездомным оборванцем, собирающим подаяние на паперти, сановным вельможей или купцом-миллионщиком. Людям, не считая весьма редких исключений никогда с ними в этом не сравниться!
— Так вы на самом деле философ… — поспешил закончить ставший неожиданно непростым разговор Щербачев.
— Есть такое дело, — засмеялся лейтенант, после чего поспешил откланяться.
Заняв дом, русские военные постарались устроиться с максимально возможным удобством. Лучшую или точнее сказать самую чистую комнату отвели офицеру. Те, что попроще достались на долю солдат. Кроватей в них по восточному обычаю не водилось, зато в изобилии имелись мягкие тюфяки, ковры и самые разнообразные подушки. Так что ночевали они с комфортом, а на прочее у них банально не хватало времени.
Все дело было в том, что городские укрепления вообще и береговые батареи в частности находились в довольно-таки неустроенном, чтобы не сказать жалком состоянии. Старые пушки, обветшалые стены, не слишком надежные погреба. Все это требовало немедленного исправления или хотя бы приведения в порядок, так что и сам Щербачев, и его немногочисленные подчиненные были постоянно заняты.
Тем временем, эскадра адмирала Корнилова деятельно готовилась к новому походу. То есть, первоначально они планировали выступить практически немедленно, но затем как это обычно случается, начались разного рода проволочки и неприятности. Первым делом вышла из строя паровая машина на пароходе «Могучий». Затем, потребовали незамедлительной чистки котлы на «Тамани» и «Турке». В принципе, ничего неожиданного в этом не было. Резкое увеличения количества паровых судов в составе флота привело к дефициту опытных механиков и кочегаров, так что на некоторые из них пришлось назначать совершеннейших новичков, а то и вовсе людей случайных.
Наконец все было почти готово, но тут выяснилось, что на пароходах начал заканчиваться уголь. А имевшийся в Трабзоне запас, на который так рассчитывал Владимир Алексеевич, оказался не столь уж большим. Делать нечего, пришлось отправлять корабли в Севастополь, благо после овладения нами морем такие походы стали безопасными. Когда же угольщики вернулись, перед их изумленными взорами предстал красавец «Сан-Парэй» под флагом великого князя
— Очень добрый день, Владимир Алексеевич, — поприветствовал я явно чувствовавшего себя не в своей тарелке адмирала. — Право, не ожидал вас здесь застать…
— Ваше императорское высочество, — начал было командующий флотом, но я его прервал.
— Все пошло не по плану?
— Увы! Но меры приняты и в скором времени мы сможем выступить.
— Когда?
— Самое позднее послезавтра.
— Что ж, немного досадно, но как мне кажется, не слишком критично. В таком случае рассказывайте, как идут дела?
— Как я уже докладывал, города и прилегающая территория заняты нашими войсками. Большая часть турецкого гарнизона разоружена, остальные во главе с губернатором бежали. Вслед за ними устремились немало местных жителей в основном мусульманского вероисповедания.
— Прекрасно! Как к нам относятся оставшиеся?
— Греки и армяне по большей части весьма благожелательно. Митрополит Константий вместе с местным духовенством отслужил благодарственный молебен, но…
— Что?
— Даже не знаю, как сказать. Никогда не был особым знатоком литургии, но кажется принятое среди здешних православных христиан богослужение много уступает нашему. Порой, признаться, даже не верится, что свет истинной веры пришел к нам именно отсюда.
— Вы, правы, — усмехнулся я. — Века, проведенные под властью османов, не прошли даром.
— По всей вероятности все именно так и обстоит. К слову сказать, не за горами день поминовения покровителя города святого мученика Евгения Трапезундского [2] Так не поверите, во всем городе нет ни единой иконы с его изображением!
— Даже так… А много ли христианских храмов?
— Порядка двадцати. Три из них Григорианские, остальные православные.
— А мечетей?
— Более сорока. Причем никак не менее дюжины из них были прежде церквями.
— Надо бы посмотреть на них.
— Особенно рекомендую Айя-Софию, бывшую некогда собором святой Софии, мечеть Орта-хисар — храм Богородицы (Хризокефалос) и Ени-кума — церковь того самого святого Евгения.
— Митрополит, совсем забыл, как его?
— Его высокопреосвященство Константий, — напомнил Корнилов.
— Да, точно. Полагаю, требует возвращения этих святынь себе?
— Да в том-то и дело, что нет!
— И почему же?
— Видимо боятся, Константин Николаевич. Греки не уверены, что мы здесь надолго.
Услышав это, я на минуту задумался. Только что заключенная договоренность с султаном могла принести нам мир, взамен на который турки непременно потребуют возвращения территорий. На что петербургские политики во главе с императором скорее всего согласятся. Да что там, августейший папаша. Я сам, признаться, готов не задумываясь пожертвовать этими землями, чтобы прекратить абсолютно ненужную нам войну!
С другой стороны, после возвращения османы с большой долей вероятности устроят здесь резню. И мне вовсе не хотелось становиться её причиной. Так что, пожалуй, греки правы. Им здесь еще жить. Тех, кто пожелает, можно, конечно, забрать, но…