Алая Завеса
Шрифт:
Напоследок Ривальда приподняла голову Юлиана и сказала ему прямо в лицо:
— Никогда не смей меня обвинять в связи с чёрными силами. За обвинение, связанное с Эрхарой, я уничтожу тебя собственноручно.
Юлиан попытался бросить ей что-то в ответ, но обнаружил, что его губы не двигаются. Зато голос в голове кричал «Теперь я точно знаю, что вы замешаны», но его не слышал никто.
Более того, никто не собирался слушать.
Юлиана волокли в подвал, куда поглубже, туда, где было холоднее всего. И заключённых тут гораздо меньше,
Юлиан даже не заметил сразу, один ли он в камере или нет, потому что инспектор Глесон приложил свою руку к его лбу и юноша мгновенно уснул.
А утром он проснётся в надежде, что это сон. И история продолжится.
Но утро началось совершенно не таким образом, каким он планировал. Уже часов в семь над его головой раздался громкий крик, заставивший в мгновение ока проснуться. Это был инспектор Глесон и снова вызывал на допрос.
Идеальное начало утра. Зелёный Альбион — это настоящий город-сказка.
На этот раз не было ничего особо интересного — Сорвенгер задавал все те же самые вопросы что и ночью, Юлиан примерно то же самое отвечал. На этот раз старший инспектор не был таким нервным, но явно тепла к Юлиану он излучал мало.
— Я пойду попью кофе, — сообщил он примерно через час. — Уэствуд, проследи за ним.
Сорвенгер окинул на прощание Юлиана крайней презренным взглядом и отправился восвояси.
Юлиану очень хотелось биться головой о стол до тех пор, пока мозги не вытекут наружу. По крайней мере, это оградит Юлиана от позорного пребывания в этом месте и не менее позорного грядущего будущего в тюрьме за убийство, которого он не совершал.
— Ох, юноша, ваша приключения в этом городе начались в этом месте и, всё идёт к тому, что здесь же закончатся, — печально проконстатировал факт Глесон и присел за своё место.
— Вот ведь ирония, — подыграл Юлиан, опустив голову и уставившийся на свои кеды.
Только сейчас он обнаружил, что на ночную работу он вышел в брюках, пальто и кедах.
— Я не пытаюсь шутить, — поведал Глесон. — Всё это печалит меня больше всего.
— Вы верите в то, что я виновен? — спросил у инспектора Юлиан.
Глесон немного покрутил свои рыжие усы, и, прикусив нижнюю губу, сказал:
— Я не знаю, во что верить. Но против тебя и впрямь немало улик, с которыми трудно поспорить.
— А вы своими глазами эти улики видели? — спросил Юлиан, надеясь, что приблизится тем самым к истине хотя бы на маленький шажок.
— Некоторые видел, а некоторые нет. Я тут собирался у тебя кое-что другое спросить. Вчера вдруг промелькнули слова про Эрхару. Что ты имел в виду?
Юлиан насторожился.
— Это значит, что вы не были заколдованы вчера? — спросил он.
— О чём ты?
— Я думал, что Ривальда Скуэйн заколдовала вас и вы не могли слышать и говорить. И, наверняка забыли всё.
Глесон около секунды переваривал случившееся,
— Нет, Юлиан Мерлин. Я слышал твои предположения вчера, и, отлично понимаю, что сделаны они были под состоянием стресса. Это допустимо. Ну так что? Ты скажешь, что имел в виду, когда произносил слово «Эрхара»?
В другом случае Юлиану могло бы показаться, что Глесона сюда кто-то заслал для того, чтобы он выведал его тайны. Но инспектор выглядел настолько честно, что заподозрить его в таком было совершенно невозможно.
— Я не могу вам сказать, — тяжело произнёс Юлиан. — Обо всём этом я могу говорить только с миссис Скуэйн.
Само собой, Юлиан сомневался в правильности своих решений. Может, и стоило Глесону всё рассказать? Он человек добрый и должен понять всё. Только вот вряд ли Ривальда допустит в свет и его.
Рассказать всё Глесону могло быть равнозначно обречению инспектора на удел Юлиана.
— Но я инспектор полиции, — сказал Глесон. — У меня есть право задавать тебе такие вопросы.
— Я не знаю законов, — сознался Юлиан. — Но при аресте герр Сорвенгер сказал мне, что я имею право хранить молчание.
— Хорошо. Имеешь. Но я с тобой хотел поговорить не как полицейский, а как человек. Понимаешь, мы тут не пойми на заключение или казнь не отправляем. Каждое дело досконально расследуется. Я не помню, чтобы невиновного признавали виновным. Не в моём участке.
— У меня не тот случай. Скоро я и сам поверю, что виновен.
— Если ты и впрямь не виновен, — сказал Глесон. — То ни за что не сядешь в тюрьму. Сорвенгер не позволит. Он очень умный прокурор.
— Он прокурор? — спросил Юлиан.
— Да.
В этот момент вернулся Сорвенгер и более-менее чего-то стоящий разговор с Глесоном прекратился. Всё началось сначала, и начиналось ещё не раз, но к нужному результату не приводило.
Ни тот, ни другой не желали сдаваться.
Юлиан с горечью осознал, что у него опять началась новая жизнь. Слова Глесона о правосудии ничего не значили, потому что если против него придумывает улики тот, кто должен защищать, ничего не добиться.
Если судья хочет признать подсудимого виновным, двух вариантов быть не может.
Если Ривальда Скуэйн хочет чего-то добиться, она сделает это легко и в изящном стиле. Например, так, как сделала сейчас.
Всё-таки, как же хитро она победила Юлиана! Даже сейчас это заставляло только восхищаться ею.
Только вот взгляд этой коварной женщины Юлиан не забудет. Взгляд, обрекающий Юлиана на страдание. Взгляд, открыто признающий, что обманывает. Взгляд, буквально насмехающийся над Юлианом.
Когда Юлиан вернулся в своё новое жилище, обнаружил, что он не единственный поселенец в этой камере. На соседней койке уныло и обречённо лежал коротко постриженный и седой мужчина лет сорока пяти, явно скучая по тому поводу, что он оказался здесь.