Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
трагедии Гёте «Фауст», в переводе Б. Пастернака.
345
впоследствии нашли себе более полное выражение в
«Нечаянной Радости» и «Снежной ночи». «Балаганчик»
был уже весь в предчувствиях, и нужен был только срок
для его воплощения. Еще в 1902 году Блок чувствовал,
что в его Прекрасной Даме — «великий свет и злая
тьма»... Об этом у него было точно сказано в стихотво
рении «Я тварь дрожащая. Лучами...».
Не знаешь Ты, какие цели
Таишь
Какие Ангелы слетели,
Кто у преддверия затих...
В Тебе таятся в ожиданьи
Великий свет и злая тьма —
Разгадка всякого познанья
И бред великого ума.
Вот это смешение света и тьмы — характернейшая
черта всякого декадента. И в этом смысле Блок всегда
был декадентом. Но первое впечатление от него, как лич
ности, было светлое. Блок был красив. Портрет К. А. Со
мова — прекрасный сам по себе, как умное истолкование
важного (я бы сказал — «могильного») в Блоке, не пере
дает вовсе иного существенного — живого ритма его лица.
Блок любил сравнивать свои таинственные переживания
со звуками скрипок. В Блоке, в его лице, было что-то
певучее, гармоническое и стройное. В нем воистину пела
какая-то волшебная скрипка. Кажется, у Блока было
внешнее сходство с дедом Бекетовым, но немецкое про
исхождение отца сказалось в чертах поэта 6. Было что-
то германское в его красоте. Его можно было себе пред
ставить в обществе Шиллера и Гете или, быть может,
Новалиса. Особенно пленительны были жесты Блока,
едва заметные, сдержанные, строгие, ритмичные. Он
был вежлив, как рыцарь, и всегда и со всеми ровен.
Он всегда оставался самим собою — в светском салоне,
в кружке поэтов или где-нибудь в шантане, в обществе
эстрадных актрис. Но в глазах Блока, таких светлых и
как будто красивых, было что-то неживое — вот это,
должно быть, и поразило Сомова. Поэту как будто со
путствовал ангел или демон смерти. В этом демоне, как
и: в Таинственной Возлюбленной поэта, были
Великий свет и злая тьма...
Но демона в начале нашего знакомства с Блоком я
не увидел. Я, как и все тогда, был очарован поэтом.
346
После двух-трех встреч в доме Мережковских и в редак
ции «Нового пути» мы стали бывать друг у друга. Ре
дакция журнала помещалась тогда в Саперном переулке,
и я жил в квартире редакции, а Блок жил в казармах
л.-гв. Гренадерского полка, на набережной Большой Нев
ки, в квартире своего отчима, Ф. Ф. Кублицкого-Пиоттух.
Здесь, если не ошибаюсь, я познакомился с женою поэ
та,
был первый год их супружества) они казались какими-то
беглецами от суеты, ревниво хранящими тишину своего
терема от иных, «не сказочных» людей. Я тогда еще не
предвидел, какую роль сыграет Блок в моей жизни.
Любовь Дмитриевна, жена поэта, говорила мне впослед
ствии, что она и Александр Александрович смотрели на
меня тогда как на «литератора», — термин не слишком.
лестный в их устах. Сблизился я с Блоком позднее, при
близительно через год, за пределами «литературы». Тогда
он представился мне в ином свете, и он перестал смот
реть на меня деловито, как на «ближайшего сотрудника»
«Нового пути». Мы нашли общий язык, не для всех внят
ный. Этот тогдашний «эзотеризм» теперь едва ли кому по
нятен. Впрочем, о нем все равно не расскажешь, как дол
жно. А психологическая обстановка нашей жизни была
вот какая. Это было время, когда на Дальнем Востоке реша
лась судьба нашего великодержавия. Тревожное настрое
ние внутри страны, наше военное поражение, убийство
15 июля министра внутренних дел В. К. фон Плеве, сен
тиментальное министерство кн. Святополк-Мирского и,
наконец, именной «высочайший указ о предначертаниях
к усовершенствованию государственного порядка» — это
1904 год, эпоха либеральных банкетов, провокаторской
деятельности департамента полиции, канун 9 января...
Умер А. П. Чехов, умер Н. К. Михайловский — су
мерки русской провинциальной общественности исчезли
безвозвратно. Страшное пришло на смену скучного.
И правительство, и наша либеральная интеллигенция не
были готовы к событиям. Почти никто не предвидел бу
дущего и не понимал прошлого. Н. К. Михайловский в
одной из своих последних статей с наивной искренностью
недоумевал, почему у нас появились декаденты 7. Там,
на Западе — думал он — декаденты пришли закономерно:
это плод старой, утомленной, пережившей себя культуры,
а у нас, мы ведь еще только начинаем жить?.. Эта
мысль Н. К. Михайловского чрезвычайно типична для
347
нашей полуобразованной интеллигенции. Тысячелетней
русской истории как будто не существовало. Допетров
ская Русь была безвестна: никто не любопытствовал, кто
и как создал памятники нашего старинного зодчества;
никто не подозревал, что уже в пятнадцатом веке на
Руси были художники, которые являются счастливыми