Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2
Шрифт:
ло-орехового оттенка. Под ними — лоб широкий и смуглый,
как бы опаленный заревом мысли, с поперечной линией,
идущей посредине. Нос прямой, крупный, несколько
удлиненный. Очертания рта твердые и нежные — и в
уголках его едва заметные в то время складки. Взгляд
спокойный и внимательный, остро и глубоко западающий
в душу. В матовой окраске лица, как бы изваянного из
воска, странное в гармоничности своей сочетание юноше-
10
ской
глаза, такие лики, страстно-бесстрастные, — на древних
иконах; такие профили, прямые и ч е т к и е , — на уцелев
ших медалях античной эпохи. В сочетании прекрасного
лица со статною фигурой, облеченной в будничный наряд
современности — темный пиджачный костюм с черным
бантом под стоячим в о р о т н и к о м , — что-то, говорящее о
нерусском севере, может быть — о холодной и таинствен
ной Скандинавии. Таковы, по внешнему облику, в пред
ставлении нашем, молодые пасторы Христиании или
Стокгольма; таким, в дни подъема и твердости душевных
сил, являлся окружающим Иёста Берлинг, вдохновенный
артист, «обольститель северных дев и певец скандинав
ских сказаний» 3.
Конечно, я не запомнил в точности разговоров того
вечера. Беседа велась в буднично-шутливом тоне; темою
служили по преимуществу события текущей литературно-
художественной жизни. Сидя над тарелкой с холодным
мясом, А. А. спокойно и внимательно прислушивался к
перекрестным застольным разговорам и лишь изредка
давал ответы на порывистые замечания Городецкого,
толковавшего о сборнике «Факелы» и тут же, при помо
щи нескольких спичек, изображавшего эти факелы в на
туре. Кажется, в эти дни А. А. покончил с государствен
ными экзаменами и не без удовольствия сообщил, что
продал свое студенческое пальто. Из высказанного им
помню, что на чей-то вопрос — кого он более ценит как
поэта, Бальмонта или Брюсова, А. А. ответил, не колеб
лясь, что — Бальмонта.
Встав из-за стола, пошли в парк и долго бродили в
окрестностях Лесного, руководимые Городецким. Весен
нее, несколько приподнятое настроение владело всеми.
Городецкий проявлял его бегом и прыжками, умудряясь
на ходу цитировать и пародировать множество стихов,
своих и чужих; А. М. Ремизов подшучивал над Эрбергом,
именуя его «человеком в очках» 4 и утверждая, что он
впервые видит деревья и траву и крайне всему этому
удивляется; Блок мягко улыбался, храня обычную нето
ропливость движений и внимательно
ваясь. Встретив на дорожке преграду в виде невысокого
барьера, Городецкий через него перепрыгнул и предложил
то же сделать другим; кое-кто попытался, но Блок, помню,
обошел барьер спокойно и неторопливо.
11
Вернувшись, уселись в круг и принялись за чтение
стихов. Та пора — 1906 год — была порою расцвета поэ
тической школы, душой которой и тогда уже был Блок,
а главою которой был признан много лет спустя. Каждый
день дарил поэзию новыми радостями, и роскошество ее
стало для нас явлением привычным. Но, даже избалован¬
ные обилием красоты, внимали мы в тот вечер с наново
напряженным благоговением Блоку, прочитавшему три
свои недавние, никому из нас не известные стихотворе
ния: «Нет имени тебе, мой дальний», «Утихает светлый
ветер» и «Незнакомка».
Я впервые слышал Блока; впервые к магии его слов
присоединилась для меня прелесть голоса, глубокого,
внятного, страстно-приглушенного. Тысячи людей слыша
ли за последние годы, как говорит и читает Блок; они,
конечно, не забудут. Но что останется другим, тем, кто
от нас узнает имя Блока? Свистящая граммофонная
пластинка, передающая произведенную в 1920 году
запись голоса А. А . , — прослушав которую он, по словам
очевидцев, помолчал и сказал потом: «Тяжелое впечатле
ние...» 5
Охарактеризовать чтение Блока так же трудно, как
описать его наружность. Простота — отличительное
свойство этого чтения. Простота — в полном отсутствии
каких бы то ни было жестов, игры лица, повышений и
понижений тона. И простота — как явственный, звуковой
итог бесконечно сложной, бездонно глубокой жизни, тут
же, в процессе чтения стихов, созидаемой и утверждаю
щейся. Ни декламации, ни поэтичности, ни ударного па
фоса отдельных слов и движений. Ничего условно-актер-
ского, эстрадного. Каждое слово, каждый звук окрашены
только изнутри, из глубины наново переживающей души.
В тесном дружеском кругу, в случайном собрании поэтов,
с эстрады концертного зала читал Блок одинаково, про
сто и внятно обращаясь к каждому из слушателей — и
всех очаровывая.
Так было и в тот памятный день. Названные мною
три стихотворения — и «Незнакомка» по преимуществу —
были началом, сердцем новой эры его творчества; из них