Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2
Шрифт:
думчивость. Принимая, наряду с другими, участие в бе
седе, избегал споров; в каждый момент готов был разде
лить общее веселье. На вечере у Пяста слушал, сочувст
венно улыбаясь, пародии Потемкина на себя, на А. Бе
лого, на Вячеслава Иванова; принял потом, как и все,
участие в неизменных буримэ и, чуждый притязаний на
остроумие, писал на бумажке незамысловатые слова.
Так, сидя рядом со мной и получив от меня начало:
Близятся выборы
Граждане, к урнам с п е ш и т е , —
продолжил он приблизительно в таком роде:
Держите, ловите свирепую пуму,
Ловите, ловите, держите! 7
Еще не так давно, в минувшем 1920 году, придя на
собрание Союза поэтов, уставший и измученный, играл
он, вместе со многими, ему далекими и чуждыми, в ту
же игру — и не стяжал, конечно, приза 8.
«Чуждый притязаний на о с т р о у м и е » , — написал я
выше. Можно сказать больше. Остроумие, как таковое,
как одно из качеств, украшающих обыденного человека,
вовсе не свойственно было А. А. и, проявляемое другими,
не располагало его в свою пользу. Есть, очевидно, уро
вень душевной высоты, начиная от которого обычные че
ловеческие добродетели перестают быть добродетелями.
Недаром в демонологии Блока столь устрашающую роль
играют «испытанные остряки»: их томительный облик,
наряду с другими гнетущими явлениями, предваряет при
шествие Незнакомки в стихах и в пьесе того же имени.
Представить себе Блока острословящим столь же трудно,
как и громко смеющимся. Припоминаю — смеющимся я
никогда не видел А. А., как не видел его унылым, ду
шевно опустившимся, рассеянным, напевающим что-либо
или насвистывающим. Улыбка заменяла ему смех. В со
ответствии с душевным состоянием переходила она от
блаженно-созерцательной к внимательно-нежной, мягко-
участливой; отражая надвигающуюся боль, становилась
горестно-строгой, гневной, мученически-гордой. Те же, не
поддающиеся внешнему, мимическому и звуковому опре
делению, переходы присущи были и его взору, всегда
17
пристальному и открытому, и голосу, напряженному и
страстному. Но в то время, в годы, когда создавалась
«Нечаянная Радость», и улыбка, и взор, и голос запо
мнились мне светлыми и спокойными. Магическое таилось
в тайниках души, не возмущаемое соприкосновениями со
стихиями жизни. «Так. Неизменно все, как было» — эти
стихи записал мне в альбом А. А. в конце 1906 года, объ
яснив, что в них ответ на мои смутные, вновь и вновь вы
сказываемые опасения измены...
В числе немногих посещал Блок в то время милого
и гостеприимного,
А. А. Кондратьева. Вечера, на которые хозяин собирал
гостей, не стесняясь различием школ и вкусов, проходили
шумно и не без обильных возлияний. А. А. не отстранял
ся от участия в общем веселье. Помню вечер, затянув
шийся до утра, когда выпито было все, что нашлось в
доме, вплоть до только что заготовленной впрок наливки.
Среди гостей, расположившихся в вольных позах на ди
ванах и по коврам, благодушно и доброжелательно улы
бающийся А. А., уже прочитавший множество стихов и
слушающий не вполне членораздельные вдохновения при
сутствующих. Кто-то в порыве одушевления предложил,
за невозможностью продолжать веселье у хозяина или
где-либо в ресторане, посетить «приют любви». Мысль
встретила решительное сочувствие; взоры некоторых об
ратились на А. А. Не желая, по-видимому, выделяться,
он просто и скромно согласился принять участие, но вы
разил надежду, что предполагаемая поездка «ни к чему
не обязывает» каждого участника в отдельности. Через
несколько минут, впрочем, предложение было забыто.
В ту же зиму — 1906—1907 года — не раз встречал я
Блока на средах у Вячеслава Иванова, памятных, веро
ятно, многим. На среды собирался весь художественный
и интеллектуальный Петербург, являлись гости из Моск
вы и из провинции, и едва ли европейски любезные хо
зяева знали в лицо всех присутствовавших. Читались за
ранее намеченные доклады, или предлагалась тема для
дискуссий; председатель усаживался за стол, и начина
лось словесное роскошество. Темы художественно-литера
турные, научно-философские и общественно-политические
переплетались в сложной игре мудрословия, оплодотво
ренного эрудицией, и остроумия, вдохновленного наитием.
Не помню, чтобы принимал участие в этих беседах Блок;
но помню, как выходил он, по окончании словопрений,
18
читать стихи — и знаю: многие и многие из собравших
ся, считая минуты, ждали этого мига. Стройный и высо¬
кий, в черном сюртуке с черным бантом, становился он
у стола — и забывались и обесценивались итоги с таким
напряжением проведенных дискуссий.
Кроме сред Вячеслава Иванова, показывался Блок в
то время более широкому кругу лиц на собраниях лите