Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2

Коллектив авторов

но много и подробно расспрашивал обо мне и слушал мои

14

стихи; не проявляя условной любезности хозяина или ве­

личавой снисходительности маэстро, ограничивался заме­

чаниями относительно частностей или же просто и корот­

ко, но чрезвычайно убежденно говорил, правдиво глядя в

глаза: «нравится» или «вот

это не нравится». Так, на­

сколько я заметил, поступал он в отношении всех.

Когда я уходил, за стеною кабинета, в смежной квар­

тире, раздалось негромкое пение; на мой вопрос — не

тревожит ли его такое соседство, А. А., улыбаясь, отве­

тил, что живут какие-то простые люди, и чей-то голос

поет по вечерам: «Десять любила, девять разлюбила, од­

ного лишь забыть не могу» — и что это очень приятно.

Еще одна черта блоковского гения открылась мне, преж­

де чем певец Прекрасной Дамы, Незнакомки и Мэри

сказался по-новому в стихах о России.

После того виделся я с Блоком часто. С Петербург­

ской стороны переехал он на Галерную улицу и несколько

лет жил там, в доме № 41, кв. 4. От ряда посещений —

всегда по вечерам — сохранилось у меня общее впечатле­

ние тихой и уютной торжественности. Квартира в три-

четыре комнаты, обыкновенная средняя петербургская

квартира «с окнами во двор». Ничего обстановочного,

ничего тяжеловесно-изящного. Кабинет (и в то же время

спальня А. А.) лишен обычных аксессуаров обстановки, в

которой «живет и работает» видный писатель. Ни мас­

сивного письменного стола, ни пышных портьер, ни му­

зейной обстановки. Две-три гравюры по стенам, и в шка­

пах и на полках книги в совершеннейшем порядке. На

рабочем столе ничего лишнего. Столовая небольшая,

почти тесная, без буфетных роскошеств. Мебель не по­

ражает стильностью. И в атмосфере чистоты, легкости,

свободы — он, Александр Блок, тот, кто вчера создал, мо­

жет быть, непостижимые, таинственные строки и кто

сегодня улыбается нежной улыбкой, пристально глядя

вам в глаза, в чьих устах ваше примелькавшееся вам имя

звучит по-новому, уверенно и значительно. Вечер прохо­

дит в беседе неторопливой и — какова бы ни была тема —

радостно-волнующей. Отдельные слова, как бы добывае­

мые, для большей убедительности, откуда-то из глубины,

порою смутны, но неизменно точны и выразительны.

По собственному почину или, может быть, угадывая

мое желание, А. А, читает последние свои стихи и —

15

странно —

очень интересуется мнением о них. Выражение

сочувствия его радует, а замечаниям, редким и робким,

он противопоставляет, по-детски искренно, ряд объясне­

ний. Бурные общественно-политические события того

времени своеобразно преломляются в душе А. А. и на­

ходят себе, в беседе, особое, звуковое, внешне искажен­

ное выражение. Чувствуются настороженность и замкну­

тость художника, оберегающего свой мир от вторжения

враждебных его целям стихий. С наивным изумлением

узнает А. А., что я не только пишу стихи, но и времена­

ми вплотную подхожу к общественной жизни и пытаюсь

принять в ней участие. Об обстоятельствах обыденных

расспрашивает он меня с опасливым любопытством чело­

века из другого мира. О себе говорит мало. Ни самодо­

вольства, ни самоуверенности в человеке, чье имя уже

звучит как слава, чья личность окружена постепенно

нарастающим культом.

Переходим в столовую и пьем чай. Молчаливо присут­

ствует Любовь Дмитриевна, жена А. А. Большой люби­

тель чаепития, А. А. совершает этот обряд истово и не­

торопливо. Курит, с глубоким вздохом затягиваясь. В из­

гибе крупных пальцев, крепко сжимающих папиросу,

затаенная, сдержанная страсть.

Прощаюсь — и заранее знаю, что в последний миг

встречу глубокий, чистый и пристальный взор, как бы

договаривающий недоговоренное.

Тогда, в 1906 году, начал встречаться с Блоком и у

общих наших знакомых — на вечерах у гостеприимного

А. А. Кондратьева, патетического Пяста, на «средах» у

Вячеслава Иванова. А. А., покончивший только что с

государственными экзаменами, вновь стал доступен дру­

жеской среде. Помню его здоровым, крепким, светло улы­

бающимся — как входит он, с тревожной надеждой ожи­

даемый многими, держа руку с отставленным слегка лок­

тем в кармане пиджака, с поднятою высоко головою.

В кругу тех, кого он называл друзьями, был он признан

и почтительно вознесен; но ни с кем не переходя на ко­

роткую ногу, не впадая в сколько-нибудь фамильярный

тон, оставался неизменно скромен и прост и ко всем

благожелателен. Деликатный и внимательный, одаренный

к тому же поразительной памятью, никогда не забывал

он, однажды узнав, имени и отчества даже случайных

16

знакомых, выгодно отличаясь этим от рассеянных маэ­

стро, имя которым легион. Молчаливый в общем, ни на

секунду не уходил в обществе в себя и не впадал в за­