Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2
Шрифт:
мена многим из нас, петербуржцев, случалось не раз с
сокрушением видеть, как отчаянно он топит свое горе в
вине. Именно отчаянно, с каким-то нарочитым безудер-
жем. И когда в такие ночи и дни мы встречали его
в каком-нибудь гнилом переулке, по которому он нетвер
дой походкой пробирался домой с окостенелым лицом и
остановившимся взглядом, нам чудилось, что он действи-
228
тельно бесприютный скиталец, отверженец, от лица кото
рого он
Я пригвожден к трактирной стойке.
Я пьян давно. Мне все — равно.
Пускай я умру под забором, как пес,
Пусть жизнь меня в землю втоптала...
3
Этот его трагический облик поражал меня больше все
го, когда я думал о его детстве и юности и вообще о его
биографии, исполненной, казалось бы, такого чрезмерного
счастья.
И в самом деле, его жизнь была на поверхностный
взгляд (но, конечно, только на поверхностный взгляд)
необыкновенно счастливой, безоблачной.
Русская действительность, казалось бы, давно уже
никому не давала столько уюта и ласки, сколько дала она
Блоку.
С самого раннего детства
Он был заботой женщин нежной
От грубой жизни огражден 9.
Так и стояли вокруг него теплой стеной прабабушка,
бабушка, мама, няня, тетя Катя — не слишком ли много
обожающих женщин? Вспоминая свое детство, он посто
янно твердил, что то было детство дворянское — «золотое
детство, елка, дворянское баловство», и называл себя в
поэме «Возмездие» то «баловнем судеб», то «баловнем и
любимцем семьи». Для своей семьи у него был единствен
ный эпитет — дворянская. Настойчиво говорит он об
этом в «Возмездии»:
В те дни под петербургским небом
Живет дворянская семья.
Свою мать он именует в этой поэме «нежной дворян
ской девушкой», в отце отмечает «дворянский склад
старинный», а гостеприимство деда и бабки называет
«стародворянским».
И не просто дворянской, а стародворянской ощущал
он свою семью — «в ней старина еще дышала и жить
по-новому мешала». Он даже писал о ней старинным сло
гом, на старинный лад:
Сия старинная ладья.
229
Рядом с ним мы, все о с т а л ь н ы е , — подкидыши без
предков и уюта. У нас не было подмосковной усадьбы,
где под столетними дворянскими липами варилось бес
конечное варенье; у нас не было таких локонов, таких
дедов и прадедов, такой кучи игрушек, такого белого и
статного коня... Блок был последний поэт-дворянин, по
следний
портретами дедов и прадедов.
Барские навыки его стародворянской семьи были
облагорожены высокой культурностью всех ее членов, ко
торые из поколения в поколение труженически служили
наукам, но самая эта преемственность духовной культуры
была в ту пору привилегией дворянских семейств — та
ких, как Аксаковы, Бекетовы, Майковы. Разночинец
подростком уйдет из семьи, да так и не оглянется
ни разу, а Блок до самой смерти дружил со своей ма
терью Александрой Андреевной, переживал вместе с нею
почти все события своей внутренней жизни. Трогательно
было слышать, как он, уже сорокалетний мужчина, по
стоянно говорит мама и тетя даже среди малознакомых
людей. Когда по просьбе проф. С. А. Венгерова он на
писал краткий автобиографический очерк, он счел необ
ходимым написать не столько о себе, сколько о литера
турных трудах своих предков. Я шутя сказал ему, что
вместо своей биографии он представил биографию род
ственников. Он, не улыбаясь, ответил:
— Очень большую роль они играли в моей жизни.
И обличье у него было барское: чинный, истовый,
немного надменный. Даже в последние годы — без ворот
ника и в картузе — он казался переодетым патрицием.
Произношение слов у него было старинное, книжное: он
говорил, например, не «на балу», а «на бале». Слова, ко
торые обрусели недавно, он произносил на иностранный
манер: не мебель, но мэбль (meuble), не тротуар, но
trottoir * (последние две гласные сливал он в одну).
Однажды я сказал ему, что в знаменитом стихотворении
«Осенний вечер был» слово «сэр» написано неверно, что
нельзя рифмовать это слово со словом «ковёр». Он отве
тил после долгого молчания:
— Вы правы, но для меня это слово звучало турге-
* И, вводя это слово в стихи, считал его — по-французски —
двусложным: «И сел бы прямо на троттуар». Слово «шлагбаум»
было для него тоже двусложным (см. «Незнакомку»). ( Примеч.
К. И. Чуковского. )
230
невским звуком, вот как если бы мой дед произнес его —
с французским оттенком.
Его дед был до такой степени старосветским барином,