Александровскiе кадеты. Смута
Шрифт:
— Хорошо, Яша, — сказал он наконец. — Будем выводить людей…
Однако они опоздали. Беляки успели перейти Упу, скорее всего, по железнодорожным мостам, засели в кварталах, примыкавших к Ряжскому вокзалу; и только теперь Жадов, похолодев, понял, что они отрезаны окончательно, так что и впрямь остаётся лишь сидеть в осаде. Столько, сколько сумеют выдержать.
Глава XIII.3
— Нет, ну ты посмотри на них, — Две Мишени опустил бинокль. — Они, видите ли, смерть
— Чем петля палача-золтопогонника, — мрачно ответил за Фёдора Петя Ниткин.
— Ну не глупцы ли? Храбрые, но глупые, Господи, прости меня, грешного! А ведь русские люди. Только с толку сбитые…
— Михайло Гордеевич бы не согласился… — негромко заметила из угла Ирина Ивановна.
— Дроздовский воевать умеет, только лютует уж очень. И вот вам результат — что нам с этими делать, которые в кремле заперлись?
Федя Солонов стоял молча. Они с Ниткиным, Воротниковым и Бобровским только что вернулись от наглухо запертых ворот.
В парламентёров не стреляли, просто обругали матерно и не только; но отчего же Ирина Ивановна сидит совсем бледная, точно неживая, и смотрит неотрывно в одну точку?
И это она такая весь день, как только появились первые пленные и александровцы узнали, что защищает Тулу от них, «золотопогонников» и «буржуев» ещё в Питере созданный особый пролетарский полк под командой некоего Михаила Жадова, ну, и другие рабочие части, не из старой армии.
Две Мишени, заметил Фёдор, тоже нет-нет, а и поглядывал на Ирину Ивановнц, поглядывал с явной тревогой.
— Да, место крепкое, — заметил полковник Яковлев. — Умели пращуры наши строить. Накрыть артиллерией с «Единой России», конечно, можно, но и этаки стенищи не вдруг проломишь. А сидеть в осаде у нас времени нет. Красные эвон, контрудар-таки нам во фланг организовали. Удержат марковцы Кромы с Орлом, не знаю…
— Удержат, — твёрдо сказал Две Мишени. — Деникинцы на подходе. А нам тут время терять и впрямь нельзя. Дроздовский, конечно, идёт, аки лев рыкающий, но в одиночку Москву ему не взять, само собой.
— Я… я пойду. — Все повернулись: Ирина Ивановна говорила поистине «загробным голосом». Совершенно мёртвым, неживым. — Я пойду и предложу им сдаться. Вы же согласны будете… выпустить их из крепости?
— Выпустить? Как это «выпустить», Ирина Ивановна? — полковники Чернявин с Яковлевым недоумевающе уставились на неё.
— Как Пётр Великий, случалось, выпускал. Гарнизон сдавал крепость с тяжёлой артиллерией, но сохранял оружие, знамена и честь. Пусть они уходят, нам сейчас не это важно. Эшелонов, чтобы броситься за нами к Москве, у них всё равно нет.
— Э, э, матушка Ирина Ивановна, как это так?! — возмутился Яковлев. — Их же тут тысячи две, если не три. Ударят нам по тылам, что тогда?!
— Я добьюсь, чтобы они… ушли бы на север. — Ирина Ивановна смотрела на Аристова и только на него.
—
Ирина Ивановна не ответила.
Константин Сергеевич тоже стоял бледный, и тоже не отрывал взгляда от своей невесты.
— Я пойду, — тихонько сказала она наконец. Она не спрашивала, она сообщала. — А потом… мы поговорим с тобой.
Две Мишени закусил губу, а потом кивнул.
— Только помни, пожалуйста, что, если с тобой что-то случится…
— Да-да, я знаю. Ты сроешь этот кремль на три сажени вглубь.
— Срою!.. — вырвалось у Аристова.
— Ничего со мной не случится. Вот увидите!..
Никто Ирине Ивановне, само собой, не поверил. Но никто и не преградил ей путь. На Константина Сергеевича было страшно смотреть.
— Всё будет хорошо, — госпожа Шульц обмотала вокруг левой руки белое полотнище, с каким ходили к воротам Солонов и компания.
Остановилась напротив Аристова, взглянула в глаза. Закинула одну руку ему на шею, другая, с белым флагом, упала, словно не в силах поднять эту тяжесть.
Что-то зашептала ему на ухо.
— Не мсти за меня, слышишь? Что бы ни случилось, не мсти. Я сама виновата. Молчи! Вернусь, всё расскажу. А не вернусь, значит, по грехам моим Господь меня наказывает. Нет! Молчи и слушай.
Рука её лихорадочно-сильно стиснула ему пальцы и Аристов понял, что сейчас надо и впрямь молчать. И ещё понял, что остановить её силой, конечно, можно, но тогда она уйдёт. В тот же миг, в никуда.
А этого вынести он уже не мог.
— Иди, — только и шепнул он в ответ. — Только возвращайся. Пожалуйста. Что бы ни… что бы там ни было.
— Я вернусь. И всё тебе расскажу. И ты решишь.
Они шептались, никого вокруг не видя и не замечая; а потом Ирина Ивановна вдруг резко отстранилась от жениха и пошла прямо к выходу — прямая, строгая, такая же, как и входила когда-то в класс.
— Солонов! — резко бросил Две Мишени. — Всех твоих стрелков — на позиции! И постарайтесь забраться повыше.
Команду исполнили мгновенно, так быстро, как, наверное, не смогли бы и на высочайшем смотру.
…В сильной оптике Фёдор видел невысокую, по-прежнему очень-очень прямую фигурку, что шла прямо через площадь к стенам тульского кремля, в высоко поднятой левой руке — белый флаг.
Со стен не стреляли.
Волосяное перекрестие скользило по верху древней стены, задерживалось на бойницах, отсюда, с колокольни Казанской церкви, отлично просматривался (и простреливался) почти весь кремль. Красным надлежало бы цепляться за эту церковь до последней крайности, однако они словно даже и не подумали об этом.