Алгоритм счастья

Катасонова Елена Николаевна

Мама вынимала из необъятной сумки свертки и сверточки и все говорила и говорила, нерешительно поглядывая на дочь. "Похудела, побледнела, тревожилась она.
– И эта ее невозможная гордость... А, не буду ничего говорить!
– вдруг решила Екатерина Ивановна.
– " - Просто оставлю на тумбочке".

Эта мысль сразу ее успокоила: не нужно ничего объяснять, и Рита не станет сердиться, и у Олега, если придет, не будет таких жалких, растерянных глаз.

Рита ушла на кухню ставить чайник.

– Мам, порежь там что-нибудь, хорошо?
– крикнула из коридора.

– Ладно, - с радостью согласилась Екатерина Ивановна

и принялась с удовольствием сервировать стол.

Конверт с деньгами положила на тумбочку, придавив дешевой гипсовой статуэткой, чтобы его случайно не сдуло.

– Ox, - только и сказала Рита, когда вошла с чайником и увидела роскошный стол.

Чего только не притащила мама! И ветчину, и колбасу, какой-то невиданный, в маленьких бумажных стаканчиках сыр, салаты в прозрачных коробочках, банку с шоколадной пастой, которую Рита еще ни разу не пробовала, а только рассматривала в магазинах, а еще красную рыбу и шпроты.

– А это - угорь!
– радуясь вместе с дочерью, торжественно возвестила Екатерина Ивановна.
– Копченый! Когда я еще училась в консерватории, мы бегали в Дом журналистов, чтобы его испробовать. Потом и там исчез, будто и не бывало. Мы так горевали: говорили, что теперь он - только на экспорт. А сейчас... Бери - не хочу.

– Ну зачем ты, мамочка, - слабо сопротивлялась Рита.
– Тащила такую тяжесть!

– А я взяла такси - от дома до общежития.

"Как у нее все просто, - думала Рита, уплетая за обе щеки и в самом деле безумно вкусного угря.
– Вот уж кому новые времена на пользу". Мама сидела такая счастливая, такая собой довольная, а Рита старалась не думать о том, что завтра, ну послезавтра, опять будет нечего есть и опять она будет, скрывая страх, бродить по просторному магазину, бывшему "Универсаму", заваленному многими сортами сыра и колбасы, которая пахнет действительно мясом, диковинными заморскими фруктами (и это весной!), огромными красными помидорами, экзотическими напитками, легкими, воздушными пирожными - так, наверное, и тают во рту... Но все это - не для нее и, не для Олега, а для кого, неясно: покупателей в магазине-дворце почти что нет. А те, которые есть, тоже, скрывая страх, бродят с пустыми корзинками.

– Да, я привезла вам кофе!
– вспомнила мама и, нырнув рукой глубоко в сумку, достала из-под пустых пакетов большую коричневую, с золотом, банку.
– Правда, он растворимый - я, например, такой не люблю, - но зато быстро и без хлопот, для молодежи как раз.

– - Спасибо, - сдавленным голосом поблагодарила Рита.

Мама что-то щебетала про Мюнхен - какой это красивый, зеленый город, какая прекрасная там архитектура и какая благодарная публика, - а Рита все думала, думала, с трудом оторвавшись от угря - "Надо, чтоб и Олег попробовал", - как им быть, что делать, каким образом, вообще говоря, жить.

– Придется давать уроки, - сказал накануне Олег.
– Завтра под копирку напишу объявления и расклеим.

– Да кому нужна твоя биология?
– отмахнулась от него Рита.
– Вот если б английский... Все бросились его учить как оглашенные - чтобы уехать.

– Английского я так не знаю, - испугался Олег.
– Разве что школьникам? А что? Куплю учебники, потренируюсь...

И таким он был жалким, в себе неуверенным, что Рита отвела глаза в сторону. Мужчина таким быть не должен. Он должен уметь зарабатывать! Все это выкрикнула она ему тем же вечером,

в спасительной темноте, когда легли они спать и Олег положил руку ей на грудь и, робея, притянул Риту к себе.

– Отстань!
– вне себя крикнула Рита.
– Ты б лучше подумал, на что мы будем существовать!

Она кричала и плакала, а Олег, стиснув зубы, помертвев от унижения, молчал. Потом, так же молча, повернулся к Рите спиной и пролежал без сна до утра.

Сейчас Рита жалела о вчерашней вспышке. Разве он виноват? Ведь он так много знает, ведь он действительно, по-настоящему молодой ученый, на кафедре прочат ему большое будущее, но платят гроши. Да и эти гроши каждый месяц задерживают - на неделю, на десять дней. Ходят слухи, что бухгалтерия отдает деньги в какой-то коммерческий банк, за проценты, на эту самую неделю, на десять дней. Так ведь не докажешь, за руку не поймаешь. Да и кто, скажите, будет ловить? Кому это надо? "Вот и отстояли мы демократию, думала Рита с горечью.
– Мама спокойно наслаждалась "Лебединым озером", а мы мокли под дождем у Белого дома, оборону, видите ли, держали.

Дураки, дураки..."

– Победитель не получает ничего, - неожиданно подумала она вслух, и мама споткнулась на полуслове.

– Ты что, детка?

– Так, - буркнула в ответ Рита.

Она уже заметила белый конверт под гипсовой статуэткой, но притворялась, что ничего не видит. Господи, как унизительно! Они, молодые, здоровые, берут. деньги у немолодой и не очень здоровой, да еще и одинокой, женщины.

– А что Аркадий Семенович?
– неожиданно спросила Рита.
– Ты как-то о нем замолчала. Вы что, расстались?

– Да Бог с ним, - махнула рукой мама.
– Куда-то он вдруг исчез.

– Исчез?
– изумилась Рита.

– Ну, не совсем.
– Мама улыбнулась снисходительно и печально. По-моему, испугался.

– Чего?

– Меня... Ситуации... Она изменилась - я осталась одна, - и он испугался, что придется что-то решать. Раньше был благородный предлог - ты его терпеть не могла, а теперь...

– Не правда, - нерешительно возразила Рита.
– Только вначале... Потом смирилась.

– Вот именно что смирилась, - мудро заметила Екатерина Ивановна.
– Ну да ладно! Таким он мне и не нужен.

– Каким?

Рита села с ней рядом, обняла маму за плечи.

– Нерешительным, - объяснила Екатерина Ивановна.
– Очень литературное это слово - "презрение", но я правда его презираю. Как поняла, что испугался, такое почувствовала к нему презрение, что сама удивилась.

– Предпочла остаться в гордом одиночестве?
– осторожно спросила Рита. Маму стало невыносимо жалко, и показалась она Рите беззащитной и даже маленькой.
– Может, не стоило...

– Да что теперь говорить, - тряхнула золотистыми волосами Екатерина Ивановна.
– Пусть! Меня и дома-то почти не бывает. Летом гастроли в Париже.

Рита сняла руку с маминых плеч, Париж... Как они с Олегом мечтали, что теперь-то уж поедут куда хотят: не нужны ведь теперь никакие характеристики, не нужно стоять пред светлыми очами парткома, отвечать на идиотские, а иногда издевательские вопросы.

Весь мир открыт перед ними, перед всеми открыт! А про деньги-то они и забыли. Привыкли, что на летнюю стипендию, например, запросто можно съездить к морю, а уж на две-то... Вот тебе и поехали... Открылся мир, да не всем.

Глава 4