Алистер
Шрифт:
Однако только на Рю не действовало его преображение. Тот встречал трудности с холодком на коже, и ему нестрашно было встречаться с таким своим братом. Ему было, наоборот, весело. На периферии я видел поблёскивание. Рю ни на миг не желал сбегать отсюда, он распалял Акиру, который даже перестал трястись и ровно стоял на ногах.
Они, мороз и пожар, столкнулись в битве.
В тот момент я совсем забыл засечь время.
— Бабуля рассказывала, с каким чувством ты держал меня на руках, когда после рождения мне исполнился год. Ты улыбался. Я не помнил, но тоже видел твою улыбку. Неужели ты во всём врал?
Акира пугающе расширил глаза, отчего в груди изрядно щемило.
Рю молча слушал.
— Я почти не получал твоей любви, потому что у нас не было на это шанса. Между нами всегда стояло расстояние. Нас разделяли, как могли, или ты поспособствовал этому. Мне обидно, что именно я вечно ждал и бросался на тебя, а ты не перечил меня за мою невоспитанность. Я считал, что это и есть тихая братская любовь, но большего я от тебя не получал. Ни разу.
— Я и сейчас жалею обо всех рассказах родных. Врали много.
— Но я любил тебя и за ту редкую улыбку! Её не добьёшься просто так, я много старался ради неё. Не смей смеяться надо мной! Я… Я мал для твоего настроения. А ты даже над ребёнком никогда не жалился. Я и это проглатывал. Раз за разом, раз за разом я видел в тебе то, что не видели родственники. Меня было не переубедить в том, что ты самый лучший и единственный такой. Для меня ты… ты был всем.
Его оранжевые волосы, подобно пламени, горели в унисон его чувствам.
— Ты не шутил надо мной, как это делали все взрослые, но и не подходил ко мне.
— И тогда это пришлось делать тебе, — Рю, поддаваясь прежним привычкам, наклонил голову влево. Порез.
— И ты не возразил мне. Ты не кричал на меня.
— С чего бы? — Рю не на шутку мог разойтись. Его сарказм, граничащий с холодом, ни к чему доброму не приведёт, разве что до достижения цели.
— Я тоже так думал. Тихо восхищался тобой, я не любил так никого, как тебя.
— Ты мал.
— Смотря на то, что мне девять, мне легко было найти покровителя, и им стал ты. С самого начала я не сомневался в этом, для меня никто не заслуживал того, чего заслуживаешь ты, Рю-сан. Я любил старшего братика. Очень.
Акира любил картинку, ауру, которую, видимо, не специально выстроил вокруг себя Куросава. Я знаю, как это опасно, помню происходящее перед снимком той самой фотографии, что имел в виду Рю при разговоре с отцом. Здесь завязала свой узел одна и та же нитка, но в отличной вариации. Детское сердце легко покорить, но отдал себя Акира именно Рю, и это хотя бы о чём-то реально твердило. Ещё рассказывают, что в церкви новорождённые слышат песни ангелов, на самом деле — эхо мимо проходящих.
— Но случилось непоправимое. Я помню абсолютно всё, что произошло тогда с тобой. О себе я не думал, — Акира сжал кулаки, он ментально нагружал комнату. Сомневаюсь, что Рю было легко вдыхать, по физическим причинам, но могло и по иным.
Рю так же вставлял короткие замечания, но уже реже, что услышать его становилось до жути трудно. Мне приходилось напрягаться, чтобы уловить биение его сердца.
Куросава не собирался умирать, я точно знал. Но ему поскорее бы добиться своей цели, а не то…
— Всё, что нас объединяло, — кровь и фотографии. Потом я не то чтобы разочаровался в тебе, мне было просто обидно, — Акира прикусил губу. — Я лишь дотронулся до Аи, и
— Даже для своего возраста ты много плакал.
— Но лучше быть жертвой, чем виноватым, — парировал Акира. Мысли у него ни на грамм не детские. Что же случилось с ним?
Видимо, не этого хотел услышать Рю, поэтому поёжился, будто ему что-то мешало, например, гвоздь за спиной, на котором обмотан провод.
— Ужасные слова.
— Тебя не просили открывать рот, — Акира из последних сил сдерживался от крика.
Я могу поменять ныне всё, что твориться внутри этой «камеры», но тут уже работают правила, с коими мне запрещено бороться. Я не могу. Какой год пошёл, а я всё ещё не научился их нарушать. Слишком маленький, чтобы полагаться на чутьё; слишком взрослый, чтобы перечить начальству понапрасну.
— Ты не скрывал, что не рад меня видеть, не делал вид. И меня это вдохновляло.
— Но недостаточно. Поправь свои розовые очки.
— Заткнись!
— Тебя не хватило. Ты не умеешь подавлять свои желания. Ты слабый человек.
— Мне девять! Я не должен так страдать из-за тебя!
— Жаль, тебя не было рядом, когда мне было столько же, — хмыкнул Рю, после чего с болью проглотил накопившуюся слюну.
— Всё ещё помню, как ты ненавистно на меня смотрел. Я только и делал, что плакал из-за тебя, но никому не говорил причины. Я ровнялся на тебя! И мне было всё равно, каким образом ты обратишь на меня внимание, провинился бы я или вызвал у тебя уважение. Абсолютно плевать… Но Рю-сан отдалялся от меня!
— Ты ни разу не вызывал у меня уважения. Держа тогда тебя на руках, я уже видел, что ты будешь ломаться день за днём и скончаешься как твой велико уважаемый Ясуши-сан, который по вине своей мягкотелости бросился под поезд. Но это ещё не всё. Он не имел представления о слове «долг». Отец мог уйти от всего этого, но испугался, как бродячая сука, которой больше не будут давать из жалости кости. Пусть лучше пьёт грязную воду из лужи, чем поставит под угрозу то, что строилось больше ста лет.
Кросава произносил слово за словом с трудом, голос заметно охрип, но он хотел сказать всё это за раз, чтобы младший внял серьёзность, с которой обращается к нему старший.
— У него не было выбора!
— Выбор есть всегда. Он свой не сделал и поплатился. Теперь его раздробленные кости гниют на ржавых рельсах.
— И когда дело заходит до родных, ты готов их смешать с грязью. Ты же та бриллиантовая статуэтка, с которой пыль стирают бархатной тряпочкой. Ничего не ценишь, кроме железяки.
— У неё есть имя, — устало добавил Куросава.
— Скоро уже нечего будет называть по имени.
Акира, несмотря на его поведение, вспыхивал праведным гневом где-то внутри себя всё сильнее, что его стало не узнать. Светлый мальчик в своих помыслах, поколебивший своё представление в мольбах о физическом насилии, о неком наказании, стёрся с лица земли. Я и раньше задумывался об этом, но их родовая фамилия и впрямь действует как проклятье. Они все несчастны. А кто находит в страдании радость, тот проклят и после кончины.