Алпамыш. Узбекский народный эпос(перепечатано с издания 1949 года)

Автор неизвестен

Гости уже разъезжаться собирались, — видят бии: вдалеке идет каландар бродячий, пена изо рта его падает. Бредет каландар, от молитвенного радения пьяный, — тоже на пир идет. Присмотрелись братья — вспомнили: это тот самый каландар, что, напророчив им во сне детей, дать детям имена обещал. [4] А народ об этом ничего не ведал. Встали бии с места, вышли каландару навстречу, поклонились ему, руку ему поцеловали, привели с почетом на пир. Вынесли бии всех своих троих детей, положили их святому человеку в полы халата. Нарек старец святой сына Байбури — Хакимбеком, шлепнул младенца рукой по спине — остался на ней след благодати — отпечаток его пятерни. Дал старец имя дочери Байбури — Калдыргач-аим, дочери Байсары — Ай-Барчин. Тут же с колыбели он и помолвил Хаким-бека и Барчин-ай, сказав:

4

По древнему обычаю

тюркских народов обряд наречения имени совершался в торжественной обстановке, обычно — на пиру, патриархом племени или шаманом. Выбор счастливого имени должен был иметь магическое значение для последующей судьбы младенца. В мусульманскую эпоху языческого шамана заменял странствующий дервиш-каландар или дивана (юродивый).

— Да будут эти двое мужем и женою, да будет Хаким велик и славен и никто ему да не будет равен! Аминь!..

Дни за днями бегут, месяцы за месяцами текут, — исполнился детям год, второй год минул, — стали они все говорить. Когда трех лет достигли они, когда речью хорошо овладели дети, отдали их всех троих в школу. Ходили они в школу до семилетнего возраста, читать и писать научились, хорошими грамотеями стали.

Подумал бий Байбури — так решил: «Мой сын теперь не только меж детей — грамотей, даже среди взрослых. Достаточно он учен. Сам уже стал муллой. Ну-ка, обучу его теперь падишахским и воинским делам!» — И взял он сына своего от муллы.

По примеру брата и Байсарыбий взял свою дочь Ай-Барчин от муллы, говоря: «В школе сидеть ей нечего зря, — пусть учится овец доить».

Хакимбеку в ту пору семь лет исполнилось. Был у него от деда его — Алпинбия наследственный бронзовый лук, весом в четырнадцать батманов.

Взял семилетний Хаким тот четырнадцатибатманный лук, поднял — натянул тетиву, стрелу пустил. Молнией полетела стрела — сбила макушку Аскарских гор. Слава пошла о Хакиме: батыр! Удивлялись люди: «Весу в луке четырнадцать батманов! Не только мальчику, — иному батыру и то не под силу. Откуда в мальчике мощь — невозможно понять!» — Друзья ликовали, враги горевали. Собрался весь конгратский народ и решил:

— Считалось в мире девяносто без одного алпов — батыров самых могучих. Рустам-Дастан [5] был первым среди них. Теперь пусть алпом станет наш семилетний Хаким. О подвигах его мы скоро узнаем. Пусть он зовется Алпамышем!

Так вошел Хаким в число девяноста прославленнейших в мире батыров…

Сидел однажды Хакимбек, мудрую книгу читал, — речь в ней шла о скупости и о щедрости. Спрашивает Байбури у сына:

— Скажи, сынок, если ты неглуп: кто щедр, а кто скуп?

5

Рустам Дастан— богатырь Рустем, герой «Шахнаме» Фирдоуси и народных сказаний. Дастан (или Заль) — отец Рустема.

Алпамыш встал и сказал:

— Если войдет к человеку случайный гость, — во-время он иль не во-время будь, — и у хозяина место есть и гостя он примет и, честь оказав ему, отправит с честью в обратный путь, — такого человека щедрым надо считать. А если у человека в доме и место есть и чем угостить, а он гостя того не оставит на ночлег, не предложит ему присесть, не накормит, — такой человек — скупец… И, если человека не давит нужда, и зякет он платит исправно, — это человек со щедрой душой. А если он имеет большой достаток, а зякет платить не хочет, — то он — скупец, — душу свою погубит.

Задумался бий Байбури:

— Я богатый бай, но я — шах Конграта. Зякет мне кому платить? Выше меня никого нет: Но не сочли бы люди скупцом моего младшего брата Байсары. Пусть он мне платит зякет!..

Призвал Байбури четырнадцать своих махрамов, приказывает:

— Поезжайте к моему младшему брату, махрамы. Боюсь, чтоб не опозорил он себя, — чтоб не прослыл он в народе нашем скупейшим среди скупцов, не закоснел бы в скупости, — душу свою не погубил бы. Разговор поведите осторожно, чтобы не обиделся брат мой. Хоть одного паршивого козленка, хотя бы для вида, пусть он мне пришлет в зякет…

А Байсарыбий в ту пору с десятью тысячами юрт конгратского племени стоял на летовке на озере Коккамыш, где народ его богател, пуская скот привольно пастись на тучных пастбищах.

Сидел Байсары со знатными байбачами в своей бархатной юрте, пил кумыс, — охмелел, веселился. Приезжают к нему махрамы Байбури. Байские сыновья приняли их коней, ввели махрамов в юрту. Байсары место им указал, — поклонились махрамы, поблагодарили — сели. Спросил их Байсары, хорошо ли ехали, с каким делом пожаловали. Передали махрамы слова Байбури. Очень обиделся Байсары, — сказал:

— Э, до этой поры зякета с нас никогда не брали. Но очень, видно, вознесся мой старший брат. Зякетом уже притеснять меня хочет!

И приказал он бывшим возле него байбачам.

— Схватите этих бастрыков!

Перехватали байбачи махрамов: семерым колья в животы вбили, уши и носы поотрезали, запихали им в рот: «Жри! Вот тебе зякет, шах Байбури!»

Посадили махрамов на коней задом наперед, привязали к седлам, — погнали коней в Конграт.

Но

не успокоился от этой мести Байсарыбий. Слишком задела его обида. Собрал он свой десятитысячеюртный народ, поведал все дело и такое слово сказал:

— Родичи мои, подайте мне совет! Дочь моя Барчин, вступившая в расцвет, Счастья твоего ужель померкнул свет? Брат родной решил с меня взимать зякет, — Мол, на беззякетный скот — теперь запрет. Скажете вы «да» иль скажете вы «нет», — Родичи мои, подайте мне совет!.. Чтоб он высох, мой племянник Хакимбек! Чересчур ученый стал он человек! Дочь моя Барчин, забудь его навек! Выдумал закон, — плати ему зякет! Родичи мои, подайте мне совет!.. Я несчастный раб, нет утешенья мне. Стал пришельцем жалким я в родной стране! Чтоб родному брату брат платил зякет, — Так ведь не бывало ни в одной стране! Родичи мои, подайте мне совет!.. Осень наступила — цвет в садах поблек. Горе на меня обрушил злобный рок,— Брат родной поюртный требует налог! Чем родному брату мне платить зякет, — Да пойдет ему такой закон не впрок! — Лучше на чужбину мне откочевать, Там налог подушный калмык ам платить. Родичи мои, подайте мне совет!.. Я ведь не последний человек в стране: Я — тюря и сам, я тоже — бек в стране. Обречен страдать не по своей вине, С приговором неба что поделать мне? Сыном предо мной кичится брат-хвастун: «Очень, мол, ученый, хоть годами юн!» Тяжело покинуть мне страну Байсун, Но могу ль закон разбойный признавать? Родичи мои, подайте мне совет!.. Иль родному брату мне платить зякет, Иль в чужой калмыцкий край откочевать? Как же тут не плакать и не горевать! Кто сумеет боль мою уврачевать? Родичи мои, подайте мне совет!

Байсары-бий такие слова сказал, а народ — молчит. Видя, что все, на почетном месте сидящие, большими людьми себя считающие, набрали песку в рот, — некий аксакал Яртыбай, [6] с места встав, такое слово сказал Байсарыбию:

— Бию Байсары какой совет дадим? В петле Байбури висеть мы не хотим. Добрый наш совет и сам ты знаешь, бай: Яму, если хочешь, сам себе копай. Как замыслил в сердце, так и поступай. Что бы ни решил ты, но одно решай, Мужественней будь, — что суждено, решай. На своей земле ты сам себе тюря. На слова мои не обижайся зря, Говорим тебе, от сердца говоря: Коль уйдешь в страну калмыцкого царя, Мы с тобой уйдем, с тебя пример беря, Хоть на край земли, за дальние моря. Мужественней будь, — что суждено, решай. Брату ли зякет или джузью — чужим, — Вашей братской распри мы не разрешим. Ведь своим добром мы тоже дорожим, Лезть, однако, в петлю сами не спешим, А советом — жизни мы себя лишим. Мужественней будь, — что суждено, решай. Ты совета просишь, весь народ собрав, Ты ли, Байбури ли в этом деле прав? Из-за вашей распри голову терять, — Надобно иметь другую про запас. А никто из нас, однако, не двуглав: Байбури погубит каждого из нас… Мы тебе совета дать не можем, бай! Власть твоя, — как хочешь — так и поступай. Слово это молвит раб твой, Яртыбай…

6

Яртыбай— собственное имя, буквально: «полубай», то есть неравный другим по богатству или знатности.