Алпамыш. Узбекский народный эпос(перепечатано с издания 1949 года)

Автор неизвестен

Услыхав эти слова, ус покручивая, калмыцкий шах, к аксакалам и арбобам своим обращаясь, такое слово сказал в ответ:

— Много я богатства разного припас, Я одет в парчу, и в бархат, и в атлас. В шелковой чалме ношу большой алмаз, Грозен я — и строго спрашиваю вас: Баи эти к нам откуда вдруг пришли? Как такой разор в стране произвели? Самовольно как селиться тут могли? Из какой-такой пришли они земли? К вам, большим и малым, мой вопрос таков. Вы должны ответить без обиняков. Неужели дам в обиду бедняков? Не щадя ни юных и ни стариков, Накажу байсунских баев-чужаков, Подыму их плач до самых облаков, — Будут меня помнить до конца веков! Кто прикочевать позволил им сюда! Баям в полной мере гнев свой покажу — По заслугам их пытать я прикажу, Самых знатных биев изобью, свяжу, Как собак, на цепь в зинданы посажу! Я ль трудом дехкан своих не дорожу? Всех, кто потерпел, сторицей награжу. Стану ль потакать такому грабежу? Кто их подпустил к родному рубежу? Справедливый суд-расправу

я творю, Я на знатность пришлых баев не смотрю. Слушайте, дехкане, что я говорю: Баев именитых в прах я разорю, Их стадами вас я ублаготворю, Преданных моих дехкан я поощрю. Верьте мне, дехкане, своему царю!.. Палачи мои и миргазабы, эй! Что вы тут стоите, словно бабы? Эй! В степь Чилбир скачите! На коней, живей Выведать на месте все, да поскорей! Выбрать самых знатных байских сыновей, Самых их богатых биев и тюрей — Захватить их в плен, заложниками взять, Как баранов, их арканами вязать, Гнать ко мне, в пути — камчами истязать, Слова о пощаде не давать сказать! Буду им носы и уши отрезать, Вырывать глаза и души их терзать, Буду сечь башки и буду вешать я, — Должен ведь своих дехкан утешить я! Дерзких я узбекских баев проучу! Скот нагнали свой сюда, как саранчу. Потравили хлеб! Ужели я смолчу! За убытки с них семижды получу! Я великий шах, и хоть ношу парчу, Шахский свой рукав по локоть закачу, В знатной их крови одежды омочу, — До конца свой гнев я истощить хочу!.. Палачи мои! Любой из вас — батыр! Дать коням ячмень да подмешать аир! Поживее в седла, вихрем — в степь Чилбир! С пришлых баев-беков поспустите жир! Изгоню пришельцев — и устрою пир. Пир такой, какого и не видел мир!.. Выпал снег — свой след оставит караван. Вызнать, кто калмыцких разорил дехкан! Буду я к виновным беспощадно лют! Раз мои калмык ислезы горько льют, Я, как шах, утешу трудовой свой люд!..

Послушные приказанию шаха своего, пятьсот калмыцких палачей во главе с начальниками своими сели на коней — поехали на озеро Айна-коль, где узбеки-пришельцы разбили становище свое. Десять тысяч юрт людей, — шутка ли! Приезжают палачи — видят: расселился неведомый десятитысячеюртный народ, — посмотришь — все один на другого похожи. Никаких отличий на узбекских людях нет, — кто большой, кто малый из них, не разобрать палачам. Вдруг видят они — кругом все юрты кошмовые, а в одном месте бархатную юрту ставят. Порог бархатной юрты — золотом и серебром изукрашен. Была это юрта Байсарыбия. Сказали палачи:

— Э, да эта юрта богата. Белым бархатом крыта, золотой порог! С нею не сравнится и шахский дворец! Видимо, тут самые главные узбеки живут. Вот, какие отличия дают они старшим своим!

Подъехали палачи к юрте Байсары: — Э, приезжий бай! — Встал Байсары, откликнулся: — Ляббай! — и вышел из юрты. Крикнули палачи — Ты старший здесь? — Слова не успел сказать Байсары, — соскочили палачи с коней, схватили бия, связали ему руки назад. Как снег в буран, как дождь проливной, посыпались на голову Байсары удары их камчей. С криками: «Ступай, ступай!» — погнали палачи бия, толкая его вперед и хлеща камчами. Только что приехавший в эту страну, ничего худого не ожидавший, гордого своего величия не уронивший — ни в чем виноватым себя не считая — ошеломлен был таким внезапным насилием Байсары. Зарыдал бий от боли и от позора и, умоляя палачей сжалиться над ним, сказал им такое слово:

— Нес в стране своей заботы шаха я, — На чужбине стал ничтожней праха я! Шел я мирно к вам, не ждал ведь страха я Думал: тут гнездо, как птица, я совью, — Лишь о том весь путь молил аллаха я. Беглецу приют и враг дает в беде! Думал: шах калмыцкий мой оплот в беде. А теперь — я сам и мой народ — в беде. Я искал защиты, — гнет у вас нашел! Вот я сам себе какое сделал зло! К вам меня, ой-бой, несчастье занесло. Некому поведать, как мне тяжело!.. Не за что меня так мучить, палачи! Душу вышибают из меня камчи. Я — старик, а вы — джигиты-силачи! Сжальтесь, душегубы, сжальтесь, палачи! Я искал защиты, — гнет у вас нашел! Так не мучат даже вора и врага! Хоть по голове не бейте старика — Голова моя мне все же дорога! Сжальтесь! Жизнь моя и так уж недолга! Я страной большой недавно управлял, А теперь я к вам в жестокий плен попал. Чем я вас обидел, чем вам помешал? Ничего на вас я не злоумышляй. Ой, какая мука каждый ваш удар! Будьте милосердны, я ведь слаб и стар. Кто над вами старший, кто из вас сардар? Я искал защиты, — гнет у вас нашел! Из беды попал я в новую беду. Не гоните так — я чуть живой бреду. Нет конца страданьям, меры нет стыду: Пред своим народом связанным иду! Мирный странник-старец, в чем я виноват? Шел я к вам, как в рай, — попал при жизни в ад! Ой, не бейте так безжалостно, ой-бой! Никакой вины не знаю за собой. Что за произвол! За что такой разбой! Умоляю — верьте слову моему, — Произнесть могу святую «Калиму», Худа я у вас не сделал никому! Бить меня за что, позорить почему? В чем вина моя — никак я не пойму! Разве можно гостя бить в своем дому? Мочи нет страдать! Уймитесь, палачи! Видите кровавых слез моих ручьи? Вы свирепей стаи бешеных волков! Иль калмыцкий здесь обычай ваш таков: Странников почтенных, мирных стариков Избивать камчой, как подлых ишаков? Я искал защиты, — гнет у вас нашел!

Долго плакал и причитал Байсары-бий, пока, наконец, объяснили ему палачи, в чем его вина.

В клочья истрепав на Байсары камчи, Так ему тогда сказали палачи: — Э, не вой, старик несчастный, помолчи! Как баран, под нож ведомый, не кричи, Делу не поможешь, плача и крича: Нас прислал калмыцкий грозный шах Тайча. Раз прислал — прислал, на то мы — палачи. Он проведал грозный шах наш, Тайча-хан, От обиженных арбобов и дехкан, Что в калмыцкий край из чужедальних стран, Из какой-то там земли Байсун-Конграт Свой

неисчислимый ввел ты караван. Если бы на въезд ты испросил фирман, Был бы ты у нас, как знатный гость желан. Ты же свой народ и все свои стада Без согласья шаха перегнал сюда. Все-таки не это — главная беда! Э, ты сам не знаешь, что ты натворил! Всходы на полях дехканских потравил, Хлебные посевы ты скоту скормил, — Трудовых дехкан-калмык ов разорил! Не оставил им ни одного зерна! Вся страна тобою в прах разорена, Голодать она теперь обречена! Вот она, какая на тебе вина!.. Шах наш, Тайча-хан, пришел в великий гнев, Он рассвирепел, как разъяренный лев, И, своих дехкан несчастных пожалев, Нас погнал в Чилбир, сурово повелев, Вызнать всё, разведать, кто стравил посев, Старшего найти над вашими людьми, А найдя — схватить, связать и бить плетьми. Вот, что во вниманье ты, старик, прими! Если б не приказ от шаха самого, Нам тебя хватать и мучить для чего? Мы ведь палачи у шаха своего, Смеем ли нарушить мы приказ его? Видишь, ремесло-то наше каково! Раз твое в твоем народе старшинство, Значит, пострадать ты должен за него. Как ни плачь, — палач к чужим слезам привык. Ты на нас обиды не имей, старик, — Слово мы тебе сказали напрямик: Речь у палачей, как и рука — груба. Если ты сгубил дехканские хлеба, Будет, так и знай, горька твоя судьба. Как же от хлебов травы не отличать! Нам таких людей не довелось встречать! Что теперь ты будешь хану отвечать, Разъяренным всем дехканам отвечать? Мыслимо ль дела подобные прощать! Наперед тебе должны мы обещать — Косточкам твоим придется потрещать! Грозен Тайча-хан, умеет он карать: Может быть тебя дехканам он самим Выдаст на расправу, — попадешься им, — Зол народ: смотри — затеют копкари, — Станут, как козла, тебя на части драть! Там — ни слез, ни слов напрасно ты не трать: С головы иль с ног, — придется умирать. Шах потом прикажет твой повесить труп, Скот и ваши все богатства отберет, За рубеж страны изгонит твой народ… Ты прости, коль наш язык немного груб, — Будь мы подобрей — пришлись не ко двору б!

Слово палачей выслушав, Байсары-бий такое ответное слово сказал им:

— Всё, что есть в моем становище, — отдам! Золото и все сокровища отдам! На своих верблюдов все навьючу сам. — Пропадай добро, жив буду лучше сам! Вам мои верблюды и бараны — вам! Сам не знаю счета я своим стадам. По числу загонов счет могу вести: Мелкий скот в загонах ста без десяти! Табуны привык тугаями считать, — Всех моих коней согласен вам отдать! Все отдам, но больше не могу страдать, Страшно столь жестокой казни ожидать… Искренние вам я говорю слова: В жизни нам всего дороже голова. Хоть аркан снимите с рук моих сперва! От стыда и боли прах готов я грызть! Погубить меня какая вам корысть? Небосвод коварный влил мне в пищу яд! За посевы ваши все отдать я рад. Если мало вам моих богатств и стад, Отдаю в придачу свой последний клад: Дочь мою, Барчин, возьмите, наконец, Лишь бы сиротою не был мой птенец. Где на свете есть несчастнее отец? Пусть я буду нищий, но земли жилец! Я и сам не знал, что я такой глупец: Пас коней своих, верблюдов и овец, В мире ничего не видя, как слепец. Хлебных злаков я не сеял никогда, Как тот хлеб растет в полях, я не видал. Если по незнанью всходы потоптал, Потому что хлеб травою посчитал, Неужель я злостным душегубом стал? О своей вине впервые узнаю. Все мои богатства, дочь вам отдаю, — Только пощадите голову мою! Смерть стократ страшнее не в своем краю!.. Темный разум мой от мыслей изнемог. Мне свидетелем будь всемогущий бог, — Перед вами я полуживой стою — И ручьями слезы сожаленья лью. Палачи мои, молю — поверьте мне, Дайте избежать жестокой смерти мне! Не хочу попасться шаху на глаза, — Пусть меня минует гнев его — гроза. Разве шаха тронет странника слеза? Лучше я в письме прощенья попрошу, В челобитной все несчастье опишу.

Услыхав такие слова от Байсары, подумали палачи: «Бедняга этот, пожалуй, прав. По невежеству не отличая травы от посевов, погубили они все наши хлеба. Всякие на свете живут народы. Он искренне кается. А если мы его пригоним к шаху, тот его слушать не станет, сразу расправу над ним учинит. Пусть он свое дело в письме изложит. Пусть он здесь подождет, — доставим шаху письмо, все, может быть, и уладится».

Составили они со слов Байсары письмо, — отослали с двумя миргазабами к шаху калмыцкому. Прочел шах жалобу Байсары-бия, обрадовался вдруг — и так сказал:

— Если он под защиту мою прибыл, казнить его — какая мне прибыль? Окажу ему дружбу — пусть остается жив, и все его богатство: все его верблюжьи караваны, все его конские табуны, все его овцы-бараны, все золото его казны — пусть все остается при нем. Ничего мы с него не возьмем! И дочь его — принадлежит ему. И дочь его, красавицу, от него не возьму. Объявляем ему дружбу и мир, отдаем ему степь Чилбир на летовки скоту, Айна-коль отдаем на водопой скоту. Семь лет податей с него не взимать, стадам его описи не делать. Кто зло причинит узбекским баям, непочтителен будет с ними, — с того мы голову снимем, все достояние отберем в казну… Ну?..

Это услыхав, калмыцкие арбобы сказали:

— Так ты распорядился, шах? Потравили пришельцы посевы бедняков и вдов, а ты им все прощаешь! А через несколько дней ты потребуешь от дехкан уплаты налогов. А из чего их платить? Последние одеяла продать?!

Тайча-хан на это так ответил:

— Время года еще раннее. Было бы желание — успеете еще посеять просо иль что-нибудь такое другое. Как-нибудь прокормитесь до зимы. А мы с вас податей взимать не будем. Так и передайте людям!

Так пообещал Тайча-хан, но лживо пообещал — обманул их: вероломцем был калмыцкий шах!

А дехкане обрадовались, поверив ему, — запрягли парами волов, пошли — под просо и другое зерно перепахивать пашни.

«Весь урожай будет наш, податей платить не придется — сыты будем!» — Так думали они.

Баи-узбеки тоже возликовали: «Просторны, прохладны степи Чилбира, — свежи пастбища, травы хороши, потучнеет скот наш — расплодится, разбогатеем еще больше!»

Осели они на земле калмыцкой — шахом калмыцким были очень довольны.

Песнь вторая