Алпамыша, или Потомок великанов
Шрифт:
Его воображение целиком было поглощено ею, оно рисовало один яркий образ за другим, а рука едва поспевала наносить их на бумагу. Но стоило ему вновь подойти к той заколдованной черте, расположенной где-то на середине листа, как бешеный порыв ветра снова унёс с собой и этот не дописанный им лист. Писатель бросился следом, но, очутившись на балконе, вновь не смог вспомнить, что он здесь делает.
Несколько минут он пялился на стремительно несущуюся сквозь холодную метель стальную вереницу машин, затем вернулся домой, сел за стол и оцепенел. Спустя некоторое время Писатель ожил, смог пошевелиться, но его память была пуста. В ней давно уже образовалось темное пятно, которое с каждым днём увеличивалось и становилось темнее, и
В восемь он начинал собираться и торопиться на работу, выходил из подъезда, шёл к своему автомобилю, забрасывал портфель на заднее сиденье, грел двигатель. В девять тридцать его машина трогалась с места и вливалась в несущийся мимо поток из стали и колёс. А в десять ноль-ноль он уже сидел на своем рабочем месте. Вечером после работы он возвращался, ужинал с семьей, успевал посмотреть и обсудить с женой свеженькое ток-шоу на чересчур горяченькую тему и очень быстро засыпал.
Каждый раз во сне из окна своей квартиры он наблюдал за бурным автомобильным течением, проходящим вдоль широкого Проспекта. Течение становилось похожим на переливающееся серебром тело красивого гигантского Змея. Обычно Писатель им просто любовался, затем он начинал тщательно его разглядывать. Он видел, как из змеиной, туго натянутой, отливающей металлическим блеском чешуи высовывались всевозможные детали: трубы, болты, пружины различного диаметра и длины, тросы, различные механические конструкции, сделанные из железа, краны, и даже кинжалы и мечи.
Стальной Змей рос, становился шире. Его раздувшееся вытянутое тело поглощало в себя весь Проспект. Чудовище влезало к Писателю в дом, проникало в его тело через рот и глаза, обвивало его своими змеиными кольцами и расщепляло в скрежещущей железом плоти. Тогда Писатель еще глубже проваливался куда-то во тьму, сны ему больше не снились до самого утра, но, проснувшись, он ощущал во рту кисловатый металлический привкус. Утром всё повторялось: будильник, идея нового рассказа, завтрак, наполовину исписанный лист, вторжение Сквозняка, амнезия, работа в десять, ток-шоу, поцелуй на ночь, сон в двадцать два ноль-ноль, ночной кошмар.
Но вот однажды в форточку залетела осенняя муха и разбудила Писателя раньше положенного времени. Он долго отмахивался от неё, а потом открыл глаза, но только лишь для того, чтобы прихлопнуть её. Он чувствовал, что сегодня что-то пошло не так, но никак не мог понять, что именно. Наконец, он заметил ту самую муху, сидевшую на зеркале, и замахнулся скрученной в рулон газетой. Но, увидев, как маленькое бусиничное мушиное брюшко переливается стальным блеском, отражаясь в стекле, вдруг вспомнил и прошептал:
– Стальной Змей! Ветер! Рассказ!
Что-то щёлкнуло в его голове, и в памяти воссоздалось всё ранее утраченное: и вдохновение, и не дописанные листы, трепещущие над Потоком мчащихся машин, и даже продолжения всех не дописанных им сюжетов, которые он сочинял ежедневно на протяжении многих лет, но которые ветер уносил их с собой, заставляя всех их забыть. Писатель посмотрел на муху и опустил занесённый над ней рулон газеты, решив, что она, по меньшей мере, заслуживает благодарности за возвращённую ему память.
После он отправился в ванную комнату, но, громко вскрикнув, тут же выскочил обратно. Его пронзила острая боль, словно тысячи ножей одновременно вонзились в его кожу и тело изнутри. Откуда-то повеяло омерзительно сладковатым тошнотворным запахом ржавого железа и крови. Боль не позволяла думать о чём-либо ещё, но она же побуждала его к действию. Преодолевая муки, он вышел на балкон и, вцепившись в перила, тяжело переводя дыхание, стал шептать
Боль мгновенно утихла. Он думал, что никто его не слышит из-за рёва двигателей, визга тормозов и воплей клаксонов. Вдохновлённый результатом, он закончил историю, ничего в этот момент не замечая вокруг себя. Он не видел, как течение из мчащихся автомобилей внезапно замерло на месте, стоило ему раскрыть рот. Поток сначала вздулся, потом вздыбился и вскинулся вертикально вверх. Новые автомобили продолжали вливаться в изгибающуюся в небе петлю. Их становилось всё больше, они наползали друг на друга, словно чешуя, отливая стальным блеском. Незаметно металлическая лента превратилась в железное чудовище, раскачивающееся из стороны в сторону. Гигантский Аспид грозился наброситься на город и похоронить его под собой.
Писатель бросился в детскую, но она была пуста. Он оказался в доме один. Тогда он выскочил наружу. Но там, на улице ничего такого, из ряда вон выходящего, не происходило. Обычные машины проезжали мимо, они гудели и сигналили, как всегда, и казалось, ничто не могло заставить их не то что взлететь вверх, но даже просто притормозить на секунду. Острая боль вновь напомнила о себе. Он чувствовал, что в нём пробудилась некая сила, ищущая выхода. Она причиняла ему невыносимые страдания. У Писателя начинался жар.
В тот день и на следующий он не пошёл на работу, сообщив начальнику отдела, что заболел. Вызванный на дом врач выписал больничный лист вместе с лечением. Глядя в потолок, Писатель пытался понять, как же так получалось, что он забывал о таких важных для него вещах, на протяжении многих лет. И почему ему всего мгновение удалось порадоваться воскрешению своих произведений, как тут же следом странная болезнь поразила всё его тело? Его голова раскалывалась, ноги и руки ломило, тело продолжала пронзать острая боль. Он соскочил с постели и, чуть было, не наступил на котёнка, который испугавшись, заверещал и спрятался под кровать. Писатель выругался. Видимо, пока он находился в беспамятстве, дети подобрали его в подъезде и уговорили мать взять домой.
Спрашивается – зачем?! Ведь жена прекрасно знает, что его тошнит и выворачивает наизнанку от запаха кошачьего туалета и что, вполне вероятно, у него аллергия на этих бесполезных тварей. Писатель нагнулся, чтобы достать этого подкидыша и вышвырнуть его обратно в подъезд, но голова резко закружилась, перед глазами всё расплылось. Он рухнул на пол, сильно ударившись и потеряв сознание.
Перед ним возникла багровая река, запруженная промокшей бумагой. Чуть дальше медленное её течение останавливалось и разливалось во все стороны. Он нагнулся и вынул из воды промокший насквозь листок. На нём был записан один из его не завершённых рассказов. На другом листе – был другой, начатый и тоже не завершённый рассказ. Все плавающие вокруг него листы были исписаны им самим. Огромная Гора, образованная из нагромождённых друг на друга его рукописей, преграждала реке путь. С её вершины стекали кровавые ручьи. От Горы доносились крики и стоны. Склоны сплошь были утыканы острыми кинжалами, мечами, рядом с которыми из земли торчали отдельно друг от друга руки, ноги и головы.
Руки хватали камни и кинжалы и бросали ими во все стороны. Ноги бились в судорогах, из ран сочилась кровь. Он узнал этот тлетворный запах железа и крови, возникший вместе с первыми признаками своей болезни. Завидев Писателя, головы бешено завертелись, в глазницах засверкали бельма. Огромные рты широко раскрылись и принялись вопить. Руки метились и метали в него ножи, но лишённые глаз, они не могли в него попасть. Поражённый, стоя возле реки и глядя на кровоточащую Гору впереди себя, он зарыдал от ужаса и жалости. Он понял, что именно из-за неё он испытывает страшную боль внутри. Вершина Горы вдруг накренилась и потянулась к нему, грозясь в любой момент рухнуть. Писатель заорал во всё горло и проснулся.