Алпамыша, или Потомок великанов
Шрифт:
Он очнулся мокрый от пота. Жена, вернувшись с работы, поужинала вместе с детьми, уложила их спать и тихонечко легла сама, стараясь не тревожить мужа. Писатель был твердо уверен, что всё увиденное ему приснилось, и очень обрадовался, обнаружив вокруг себя родные стены. Он осторожно поднялся и вышел на балкон закурить сигарету единственную оставшуюся с тех пор, как он бросил. Но не успел он поднести её ко рту, как увидел перед собой медленно проползающего Стального Змея, освещённого изнутри фонарями продолжающего двигаться Проспекта.
Писатель тут же нырнул обратно в квартиру и плотно запер за собой дверь. Он спрятался под одеяло, мечтая вновь
Писатель распахнул веки и застонал. Тело изнывало от боли, которую он был не в состоянии больше терпеть. Он разбудил жену и попросил, чтобы она принесла ему какое-нибудь обезболивающее средство. Пока она возилась на кухне, несчастный сполз с дивана и с трудом добрался до окна. На миг ему показалось, что дом, в котором он жил вместе с женой и детьми, тоже уже поглощён гигантским Змеем. Писатель вздрогнул оттого, что жена прикоснулась к его плечу, протягивая ему стакан с водой и таблетками. Он ткнул пальцем в окно и спросил, что она там видит. Женщина ответила, что видит продолжение своего сна, который не успела досмотреть, потому что он её разбудил. А ещё, добавила, ей завтра нужно рано вставать, и говорить с ним о всяких бреднях она не намерена. Жена поворчала ещё немного о том, что ей одной приходится сейчас заботиться о детях, хозяйстве и зарабатывать при этом деньги. Потом она закуталась в одеяло и уснула. Писатель проглотил таблетки и, молча, лёг рядом.
Но таблетки не помогали, а сон не приходил. Казалось, каждый новый вздох нёс с собой новую порцию боли, новую её волну. Писатель вспомнил, как она быстро прекратилась, когда он огласил в первый раз продолжение одного из не дописанных им рассказов. Он поморщился, пытаясь сосредоточиться и выбрать какой-нибудь из воскрешённых сюжетов. Собрав последние силы, он подошел к окну и увидел, как по телу Змея пробежала нервная дрожь, как его чешуйчатая кожа сморщилась. Аспид замедлил движение, а потом и вовсе остановился, настороженно разворачивая где-то там свою гигантскую голову. Писатель торопился.
Вперившись взглядом в стеклянные банки с соленьями, выстроившиеся в шеренгу на подоконнике и покрытые лёгким слоем пыли, он начал тихо произносить продолжение своего следующего своего произведения. Тело чудовища вздыбилось, поднимаясь ввысь. У Писателя начался сильный жар, но, несмотря на это, он успел закончить до того, как перед ним возникла голова Змея. Изможденный, Писатель повалился на кровать рядом с женой и уснул.
Проснулся он днём, когда все ушли. Возле кровати на столике стоял остывший завтрак и чай с лимоном, а в ногах, свернувшись калачиком, спал тот самый котёнок. Писатель хлебнул из чашки, в нём проснулся дикий аппетит, и он съел всё до последней крошки. С улицы до него донесся страшный грохот и шум, сопровождаемый гудением и рёвом двигателей.
Когда он с опаской выглянул наружу, то увидел, что строители развернули масштабную работу по расширению Проспекта за счет расположенных вдоль его линии домов. Почти все дома уже были снесены, оставался только их дом. Люди спешно покидали свои квартиры, вынося коробки и тюки. Писатель, не переставая возмущаться
Тут вдруг он вспомнил, что в одной из коробок оставил котёнка. Он хотел вынести его последним, но забыл. Писатель безнадёжно махнул рукой и шагнул, было, в сторону, чтобы освободить дорогу экскаватору. Но вместо этого, он бросился ему навстречу. Он отчаянно замахал руками, умоляя водителя остановиться. Но его никто не слушал и не слышал. С диким рёвом стальной механизм неумолимо приближался к нему, раскачивая из стороны в сторону перед ним шар-бабой.
А рядом извивался неугомонный Проспект. И тут вдруг Писателя осенило. Он пошёл навстречу машине, оглашая перед ней следующую воссозданную историю. Тяжелая и тупая она, казалось, вот-вот навалится и сгребёт его под себя. Но вместо этого экскаватор вдруг начал сбавлять скорость, глохнуть, а через несколько мгновений остановился совсем. Вместе с ним замерли и затихли все автомобили вокруг.
Автор хвалил себя за сообразительность и, не прерывая повествования, быстро побежал по лестнице на пятый этаж. Он не замолкал до тех пор, пока не достал котёнка и не вынес его, крепко прижимая к груди. Он чувствовал себя превосходно, боли не было. Очутившись вновь на улице, Писатель увидел, что дома, которые только что стояли в руинах, – целы и невредимы, а строительство дороги даже не начиналось. Не исчез только котёнок, сидевший у него на руках.
– Я назову тебя Васькой, – сказал он ему, наливая в блюдце молока и поглаживая за ухом.
Васька не торопился к блюдцу, он терся о тапок, прижимаясь к ноге всем своим крошечным тельцем. Вытягивая вверх свой маленький хвостик, похожий на игрушечную шпагу, он будто говорил: «Чуток подожди, хозяин! Вот вырасту, мы с тобой покажем этому червяку, где раки зимуют!» Глядя на то, как шустро котёнок лакает молоко, Писатель вдруг подумал о том, что должен как можно скорее завершить свои истории, что только тогда его страдания прекратятся и он выздоровеет.
Главное, думал он, не позволить чудовищу парализовать его своим змеиным взглядом, а для этого, он должен всё делать быстро. Он был уверен, что отныне всё будет складываться как нельзя лучше и он вновь сможет встретиться с семьей. Им охватило нетерпеливое предвкушение. А при мысли о том, как обрадуются дети, узнав, что он спас их котёнка, Писатель почувствовал мощный прилив сил. Не откладывая исполнение своего решения в долгий ящик, он вышел на балкон и оттараторил финальную часть выбранного им сюжета.
На всякий случай он закрыл глаза, а когда открыл их, то с великим удовольствием обнаружил, что ничего необычного вообще не произошло за этот период: дом стоял на месте, машины ехали по своим делам, – всё было как всегда.
В течение многих дней он наскоро заканчивал один рассказ за другим. После каждого выхода у него начинался приступ лихорадки, от которого Писатель проваливался в сон. Он считал, что так даже лучше, чем переносить боль наяву. Утром Писатель просыпался от нового её приступа, побуждающего его вскакивать и приниматься за работу. Он всегда был один, так как просыпался либо днём, когда дети были в детском саду, а жена – на работе, либо ночью, когда все спали.
Конец ознакомительного фрагмента.