Алые росы
Шрифт:
— Аркадий Илларионович приказал передать, что не пожалеет денег, если ты остановишь шахту, и быть тебе управителем прииска. Не машись. Скоро вернется царь Николай и спустит шкуру с твоих Егоршей. А способ есть, Устин Силантич. — Сысой поднял рубаху и показал тугой пояс. — Нарочно на себе ношу, чтоб динамит не замерз. Теперь можно спать.
Похолодело внутри у Устина.
— Да кого же ты делать хошь?
— Не знаешь, что динамитом делают? Или, может, пойдешь с «товарищами» в коммунию их? У них, говорят, бабы общие.
Неожиданно под окном хрустнул снег и пьяный голос запел:
У— Куда ж она запропастилась, распроклятая дверь?
Ругань. Падение тяжелого тела и испуганный девичий голосок:
— Ванюшенька, родненький, тише ты, ради Христа. Мы еще возле крыльца. Поднимись.
— По-окажь. Это куда мы пришли?
— Домой тебя привела.
Слабые девичьи руки, волокущие к дому Ванечек, Мишенек, везде-то вы одинаковы и везде-то вашим хозяйкам чудится, что их избранный лучший в мире и пьян он сегодня случайно, как случайно был пьян вчера и на прошлой неделе, и никто не понимает его чистую душу. Не ваша ли нежность дарит миру никчемных людишек?
Матрена с трудом поднявшись с пуховика, прошла к входной двери и открыла ее. Услышала тихий испуганный вскрик, увидела, как из сенок метнулась в пургу невысокая тень, а в дверь тяжело ввалился Ванюшка. Шапка завьюжена. Обхватив мать за плечи и, прикрывши веки, затопал ногой.
Ах, шел я верхом, Ах, шел я низом, Ах, у матани…— Стой ты, — Матрена с силой тряхнула сына за ворот. — Стервец! Охальник! Родную мать ш-шупать зачал. — Залепив Ванюшке затрещину и отпустив воротник, толкнула его под порог, Ванюшка повалился, как сноп.
4.
Несколько дней не евши, стараясь не спать, добирался Егор до города. Приехал и сделал все так, как наказывал ему Вавила, — отправился прямо в Совет.
Петрович, услышав о золоте, вышел из-за стола, для чего-то надел черную кожаную фуражку, одернул гимнастерку и, широко разведя руки, обнял Егора.
— Да знаешь ли ты, что такое сейчас для страны это золото? Ленские, енисейские прииски еще у хозяйчиков, а золото государству во как нужно. Ваше золото, друг, может, первое золото Советской Республики. Годы пройдут, и я буду рассказывать внукам, как принимал для страны первое советское золото.
Шумно всегда у Петровича в кабинете, а тут все притихли: солдаты с винтовками, деповские в замасленных ватнушках, учительница в платочке.
— Покажи хоть какое оно.
Егор покраснел.
— Под портками оно. Бабоньки, которые здесь, отвернитесь.
— Хорош поросенок, — воскликнул Петрович, принимая от Егора тяжелый пояс. — Хорош. Ну-ка, рассыпь его на бумагу.
В комнате тишина. Десятки людей неподвижно стояли вокруг стола. Они ни разу в жизни не видели золота. Молча смотрели слесари из затона, серые, точно призраки, мукомолы, солдаты с винтовками, молодая востроглазая учительница в ослепительно белой кофточке, заправленной в длинную синюю юбку, как сыплются из мешочка тяжелые зерна, такие невзрачные, корявые, грязноватые. Пшеничные зерна куда красивей.
Никто не протянул руки к золоту. Никто
— Желтые капли народной крови, — сказал он, содрогнувшись, словно и впрямь увидел капли крови. Потом обернулся к юной учительнице и сказал: — Вера, возьми провожатых и отнесите с Егором золото в банк.
5.
Трудно дается золото приискателям. По крупинкам, а то и пылинкам собирают его. Трудно выдержать и не сдать намытое золото перекупщикам, когда на прииске кончился хлеб, когда голодные ребятишки просят есть, а приказчик Кузьмы Ивановича привез муку, сахар и соль прямо на прииск и дразнит ребят.
Нелегко было довезти золото с прииска в город, и не думал — Егор, что самое трудное ждет его впереди.
В банке Егора ошёломила тишина коридоров, застланных ковровой дорожкой. Такую немытыми пальцами страшно потрогать, не то что ступить на нее. Черные тяжелые двери, невесть из какой древесины, и сияние витых медных ручек. Такого великолепия не было даже в доме господина Ваницкого на прииске.
Будь у Егора личное дело, скажем, пришел бы он на работу проситься или заработок свой получить, или еще по какой нужде, он остановился бы в вестибюле и, потоптавшись, решил: в другой раз, однако, приду.
Сознание, что пришел он сюда по народному делу заставило войти в коридор. Ради народного дела ступишь на угли. С этими мыслями Егор вошел с Верой и провожавшим их слесарем из депо в кабинет бухгалтера банка.
За обширным столом сидел широкоплечий, холеный человек. Волнистые волосы расчесаны на прямой пробор, бородка пухленькая клинышком, золотое пенсне на черном шнурочке.
— С золотом? Очень приятно. Будьте любезны, по коридору вторая дверь напротив окна. Я черкну вам записочку. Будьте здоровы, — и, приподняв пенсне, прищурившись, оглядел подшитые валенки Егора, рыжий его шабур, залатанный на локтях и плечах. Не дожидаясь, пока посетители удалятся, подошел к окну и широко распахнул форточку.
В, комнате, против окна, уткнувшись в конторские книги и стуча костяшками счет, сидело шесть человек. Ближайший к двери сухонький старичок с сизым носом крючком, взяв записку, удивленно пожал плечами.
— Золото-с? Это-с не к нам-с. Это-с влево по коридо-ру-с… Раз, два, три, четыре, пять, шестая-с дверь по правую руку-с. Хи-хи.
Недоброе было в хихиканье старика. Повернув налево по коридору и отсчитав шестую дверь, Вера с Егором остановились перед туалетной комнатой.
— Может, со счета сбились. Толкнемся рядом.
— Хватит. — Вера медленно багровела. — Идемте прямо к бухгалтеру.
— Вы снова ко мне? — удивился бухгалтер, оскалив зубы в насмешливой улыбке.
— Вы решили поиздеваться? — наступала Вера.
— Что вы! Что вы! Отнюдь! Но приемка золота, милая барышня, операция не нашего профиля. Да, да, совершенно не нашего профиля. Будьте любезны, поезжайте в Иркутск, там, на набережной Ангары, находится золотосплавная лаборатория. Она определит пробу и истинное количество банковского металла в вашем мешочке. Там, вероятно, укажут и адрес, где от вас смогут принять это золото в наше смутное время… и даже, возможно, оплатят его чем-нибудь… кхе, кхе, извините, я очень занят, милая барышня.