Алые росы
Шрифт:
«Не пропал, — подумала Лушка. — Мыслимо дело, из батраков за день четыре сотни хозяев сделать! К старому ни один не вернется. На, господин Аркадий Илларионович, выкуси!
3.
Превратить прямоствольные пихты в насосы да на лютом морозе — большое искусство. Первое дело, из всех прямоствольных, пихт нужно выбрать самую прямослойную, а таких в тайге мало, слои все больше идут винтом.
Поиски пихт отняли целый день. Умельцы ходили на лыжах от дерева к дереву, искали нужные. Их узнают по хвое на пихтовой лапке, по тому, как расположены
На ветви зима уже набросала снеговые сугробы. Попробуй увидеть ровную лапку под снежным наметом. Версты истопчешь, ища такую пихту. А отыскал — снимай лыжи, обстукай ствол, чтобы снег упал, а тогда забирайся под пихту, ложись головой к стволу и смотри прямо вверх. Увидишь сухие сучки — не годится дерево. Если где-то под гладкой корой увидишь набухший желвак — не годится. И особо смотри, как ветви растут, чтоб одна под одной, чтоб, как ни густа была лапка, а у самого ствола непременно виделось чистое небо.
До самого вечера дядя Жура с ватажкой мял на лыжах сугробы в тайге в поисках нужных пихт.
Найти их, срубить, привезти по глубокому снегу — не просто, но это только начало. Их нужно оттаять, распарить, сделать мягкими и податливыми, как воск. Хлысты длиной по двенадцать аршин в землянки не втащишь. Их зарывали в горячую землю, разогретую большими кострами.
Дядя Жура готовил помпы. Вавила и Егор с бригадой ладили плотину на Безымянке. Надо еще прокопать канаву к отвалам и попытаться их мыть. Справятся помпы с шахтовой водой или нет — никто не знает. Если и справятся, то откачка займет много времени, а харчиться народу нужно сейчас. Может статься, эти отвалы — выручка на всю зиму.
Торопится Вавила с бригадой. Торопится Жура с ватажкой. Начинают работать чуть небо сереет и кончают при звездах.
На третий день Жура начал готовить деревянные трубы для будущих помп. Все свободное население прииска собралось на поляне у шахты, где ходил взволнованный Жура, а его подручные торопливо разрывали валы еще не остывшей земли. Густой пар висел над парилками. Казалось, сама земля горит на морозе и струи белого дыма поднимаются вверх, виснут сероватым туманом над верхушкой копра и сыплют оттуда на землю тонкие, острые ледяные иглы.
Раскопано первое бревно. Оно лежит перемазанное землей и золой в небольшой парящей канаве.
Дядя Жура и рабочие из его ватажки сбросили полушубки, рукавицы, шапки. Потом взяли топоры, проверили пальцем: остры ли? Остры. Подошли к канаве, к бревну. Дядя Жура долго ходил вокруг, нагибался, разглядывал комель и вздыхал: все пойдет прахом, если не найти ту плоскость, по которой надо колоть бревно на две половинки, распускать, как говорят приискатели, пихтовый хлыст.
— Эх, кобель тебя раскроши, — вздыхал дядя Жура и добавлял такое словцо, от которого девки фыркали и делали вид, будто ничего не слыхали. А длинноногий Жура, в огромных подшитых валенках с подпаленными голенищами, все ходил возле бревна, все вздыхал, ругался, крестился, снова ругался. И тут вдруг, изогнувшись,
— Эх, тетку твою с перебором под вздох, господи, прости меня, грешника. А ну, подмогните, робята.
Налегая на рукояти топоров, ватажка осторожно повернула бревно. И снова крестясь, поминая бога, подкурятину и родню, дядя Жура всадил топор в комель, да так, что вошел он без мала до самого обуха и угодил прямо в самую сердцевину.
— Важно, — вздохнули вокруг.
Дядя Жура. отступил на два шага, чуть склонив голову набок, оглядел податливый комель, усмехнулся в усы.
— Вроде бы в аккурат получилось, тетку твою за заднюю ногу… Святые угодники помогли.
И сразу стал дядя Жура другим. Распрямился, развернул плечи, глаза засветились молодо.
— Эй, не торчите, как свинячий хвост на молебне, бейте по обуху топора. Расширяйте щель. — Это он подручным. — Рубите волокна, поспешайте за мной.
И, оседлав лесину, отступая к вершине бревна, метко рубил волокна, пересекавшие щель, а подручные шли следом за дядей Журой, углубляя щель, и она все ширилась, все удлинялась, «распуская» бревно на две полукруглые дранины.
— Гони клин… Ш-шибче гони… Шире щель делай…
И снова про тетку. Откуда что бралось. Обычно дядя Жура смирен, а тут командир командиром.
Гнали клин по расколу. Рубили волокна. Клубы горячего пара вырывались из щели.
— Что там у Журы? — спрашивали в поселке у ребятишек, прибежавших от шахты.
— Вторую пихту распускают.
— А получается?
— Еще как… Теток пушит… аж белки с деревьев валятся.
— На дядю Журу чичас вся надежа.
У расколотых лесин осторожно вырубали середину теслами. Выдолбив ровные желоба, соединяли половинки и получалась деревянная труба. Ее обжимали кольцами-хомутами, свитыми из распаренных веток черемухи.
Которые сутки дядя Жура почти что без сна. Осунулся, посерел. И про теток забыл. Только порой обернется и крикнет в толпу:
— Эй, кто там… как в шахте вода?
— Подступает к огнивам.
Обернется к своим помощникам:
— Слыхали? А ну, торопись, да без спеху, чтоб чего не испортить. И храпки пора ладить.
Четвертая ночь пошла, когда по Копай-городку разнесся слух: первые помпы сделаны!
Костры в эту ночь горели особенно ярко. У шахты, как днем. Народу, как в праздник в моленной.
— Помпы начинают спускать!
— Каждый мало-мальский приискатель намозолил себе ладони скрипучим очупом-рукоятью. Но какие то были помпы: три аршина, четыре, а эти по двенадцать. Журавли среди кроншнепов. Впервые от них, от помп, зависело: жить ли в обжитых землянках, иметь хлеб на зиму или свертывать барахлишко и пускаться с ребятишками по зимним дорогам в поисках новой крыши. А кто ее приготовил? И лишни? кусок тоже никто не испек.
Помпы будут работать — машина не сложнее телеги, — а вот хватит ли у них сил совладать с водой? Стоило только сделать помпу, и сразу же десяток старателей спускали ее в шахту, прибивали к крепи, чтоб стояла крепко, не шаталась и не всплывала. Добровольцы вставали к очупу. Взмах, второй, третий — и упругая ледяная струя выплескивалась в канаву.