Амулет мертвеца
Шрифт:
Обычная ледовая разведка. На новой машине, тоже, знаете, фактор.
Вот новую машину им не показывали до декабря. Потом — выдали инструкции, основательные тома в клеенчатых обложках, в классе на стене появились здоровенные схемы-«синьки», где они наконец-то могли разглядеть пусть не самолет, пока его бумажный призрак. Зато и это «не из трех пальцев, граждане, фигура», как говаривал штурман.
АНТ-42, обтекаемый, цельнометаллический, с убирающимся целиком шасси. Просторный фюзеляж, считай, двухпалубный, кабина пилотов с отличным обзором, где сидели необычно, тандемом. И пять моторов, пять, только пятый
Черняков обронил, самолет будет второй такой в природе, и готовят его к перелету уже при постройке, а не как срочно-аврально переделывали ДБ-А. АНТ-42Р-бис, «разведчик», на самом деле, меж своими, «рекордный». Туполев опять сумел сваять чудо, жаль, с Леваневским ему не повезло… но тогда бы, наверняка, их полета не было.
«Ну воробушек!» — заключил все тот же штурман. Так «воробышком», «воробьем» АНТ вошел в их жаргон.
Прилет «воробья» стал подарком на новый год. Не иначе, Черняков нарочно подгадал. Пилотировал машину он, с заводским незнакомым испытателем.
В субботу в пять утра их разбудил близкий гром. Выдирающемуся из сна с объятиями Майи Василю показалось — гроза. Декабрь в Подмосковье, гроза? Кой дьявол? Тут он проснулся совсем, ибо в комнату заглянул Амир в майке и трусах и возопил: «это ж прилетел наш птенчик!»
Казалось очень долго — одеваться и натягивать валенки, уже в сенях насаживать ушанку на зябнущую со сна голову. Они не бежали, конечно, но шагали «рысью размашистой», по Семенову присловью.
Птенчик уже зарулил на стоянку. Уже спустились по легкой лесенке трапа из носовой штурманской кабины двое в черных, подшитых овчиной летных костюмах, косолапо ставя унты. Пара трехлопастных пропеллеров еще вращалась, замедляясь, но моторы молчали.
— Нормально, народ, как на трамвае покатались, — сказал едва узнаваемый в летном шлеме Черняков, а второй кивнул, но руки пожимать не стал.
Под низким зимним небом дальний бомбардировщик казался еще больше, чем представлял Василь. Темно-красный, с блестящими голым металлом винтами и серебряной молнией на киле. Черный код на крыльях и фюзеляже: USSR N-217. Уже нанесли.
В первый полет Черняков взял его через три дня — потраченных чтобы освоиться в кабине. Многие приборы, радиополукомпас, рации — иностранные, что поделать. После аскетики гражданского ТБ-3, конечно, многочисленные будильники и кнопки могли смутить менее нахального человека. Ничего, «Дуглас» помог, Василь разобрался быстро, после пары полетов освоится, себя-то он знал. И яркие посадочные фары, не хуже американских… никаких высунутых в ледяной поток рук с ракетницей — подсветить полосу…
Взлетом управлял командир — Василь оказался наблюдателем, зато смог увидеть многое, чего и не видит занятый пилот. Как один за другим слева направо раскручивались винты, услышал и ощутил, как загудел пятый мотор за спиной. Вибрация довольно слабая, на Г-2 сильнее, про удобную кабину и говорить нечего. Стрелки приборов закачались и пошли к тому привычному, выверенному положению, какое глаз пилота и не различает по каждому циферблату отдельно, но охватывает и воспринимает разом, заодно с сигнальными лампами
В просторной кабине после «лимузина» Г-2 или уютной, автомобильной почти у ДиСи странно было сидеть одному, видя впереди командира, словно штукаришь на УТ-2 с Борисом. Качнулись элероны, гигант развернулся и по легкому снежку покатил, побежал, будто сошел с ума и сорвался с фундамента трехэтажный дом — крылья упруго толкнуло, и вот оно. Небо.
— Шасси убрано! Бери штурвал! — сказал в шлемофоне командирский голос, внутренняя связь на отлично, еще плюсик.
Василь потянул черное кольцо на себя — огромный «красный воробей» легко, под действием усилителей управления-бустеров, пошел вверх.
Нет, никакого сравнения даже с Дугласом. Хотя тот, чего уж врать, мягок и приятен, иноходец-инородец. Не пилотажный «утенок» наш воробей, но и не взбрыкнет, вполне послушен и «вежлив», по выражению первого Василева инструктора. С таким птенцом жить можно, дружно и просто. Легкий наклон баранки, подать ногой педаль, словно в танце, вираж, выправляется как по маслу. А скороподъемность какая после транспортника… боевой корабль по рождению, не крейсер, красный линкор.
— Посадишь, если отдам, не гробанешь? Второго у нас нет… — Черняков.
— И посажу, вопрос ваш смешной! — сказал Василь слишком громко, потом вспомнил про микрофон.
— Давай, заходи, а я подремлю, — шутит.
— Слушаю, товарищ командир, спите спокойно, (Черняков чертыхнулся незло) — Василь повел огромную птицу на снижение. Моторы трудились на пять, ровно и дружно, стрелки оборотов и температуры в одном положении. — Выпускаю шасси!
— Молодец, вспомнил, соколик, — Черняков язвит, пусть, он не со зла. Тем более придраться и не к чему.
Самолет он посадил «как бабочку на лист», откуда фраза? Нет, забылось.
Поземка цеплялась за огромные колеса шасси, когда они спустились из кабины и передали АНТа техникам, проверять и обслуживать, работы хватало всем, хотя лететь собирались только летом. Как Леваневский, но пораньше. Опоздал он со сборами, а там и погоду испортили метеорологи.
«Мы облакопрогонники» — подумал Василь, — «наше колдунство сильнее».
Вечером он получил почту. Письма тщательно проверяли, конечно, и правильно. Письмо от родных с милыми бестолковыми поклонами и от Майи — одна страница идеальным почерком. О себе она не писала, только «все в порядке», вспоминала их общие маленькие радости, беседы и нечастые споры, вроде бы дружеское письмо, без страстных признаний, но такое теплое между строк.
Полгода, срок немалый. Но отдыхать им не пришлось. Меховая одежда, палатка, надувная лодка, консервы, и многое другое, само собой, все осмотреть самим, проверить, испытать. Но кто-то суровый и разумный взялся и за самих облакопрогонников.
Пожилые кряжистые дядьки учили их ночью, под ветром, разжигать костер, ставить и утеплять снегом красную палатку, ходить на лыжах вокруг аэродрома, не валясь с ног после десятка километров. Летчики народ здоровый, но им пришлось солоно. В самодельном тире за столовой стреляли из карабинов и револьверов. И никто не отменял радиодела, навигации, тренировок на знание самолета, «мать ее матчасти», ну, Степан, конечно.