Амулет мертвеца
Шрифт:
Обычная история так-то. Почти сирота, папаша растаял в тумане лет двадцать как, мать пьет по-черному в городке близ Саратова, впрочем, там таких, пожалуй, большинство.
Приехала в город после колледжа. Жила одна, снимала студию в многоэтажном человейнике на окраине Анапы. Работала в технической конторе, что-то с электричеством. Друзей — нет, мужчины — нет, связей с коллегами — не видно… в квартирке, бедной, но чистенькой, никто кроме нее, похоже, не появлялся. И из этой гипсокартонной конуры Серафима Сергеевна N, двадцати семи лет, волосы черные, глаза карие, рост сто шестьдесят
На немногих фото ну совсем ничего особенного. Ни красоты, ни уродства, худенькая, губы узковаты, под глазами тени. Одета вполне обычно, разве что часто в черное. «Траур по загубленной молодости», вспомнила Даша. Демоническая женщина?
Король нашего страха, Кинг, всегда, что б Даша ни читала, описывал злодеев в духе «у него было тяжелое детство». Понятно, с такой мамашей девочка тоже не как сыр в масле каталась. И все же начало неприметного файла, не запароленного, помеченного «девочкаписево1», Даша приняла за литературное творчество. Нормальная потребность юношеских душ.
Телефон мяукнул — от Вадима, прислал три видеофайла с припиской «Разрабатываем сослуживцев, пропажа без вести, посмотри».
Он ее в психиатры записал? И упыри тоже, милостивцы наши: «ты одна средь нас живая, так помучайся поди» — она спела это на мотив «и за борт ее бросает» и вздохнула. Ткнула в иконку первого видео.
Дама приятной наружности, изрядной окружности, крашеная в пергидрольно-светлый, в похожего колера свитере. На фоне типично дамского офиса — фото с детишками, календари с котишками, зелень какая-то полудохлая. Лицо у дамы старше прически, несколько испуганное. Какими корочками они перед ним помахали?
— Очень незаметная девочка, Серафима. Ни день рождения отпраздновать, ни пообщаться. Я пробовала ее расспрашивать, как живет, есть ли кто, откуда. Уходила от ответа. Как неозвученная. Никто ее не подвозил на работу или с работы, и даже не звонил. Всегда одинаковая и всегда в темном, как вдова какая-то… нет, в кадрах сказали, замужем не была, деток нету. Даже позвонить некому было, когда не пришла. А по работе к ней не за что было придраться, все четко делала… хотя сама без инициативы, знаете…
Тот же офис, другой стол. Девица, крашенная в кислотно-лиловый, губы подкачаны, в ушах серьги, ногти алыми кинжалами (Даша никогда таких не носила и не представляла, как с ними живут. А вот попу, например… а если воткнется прямо… но она погасила вспыхнувшую в голове жуткую картинку). Кофточка в ирисах и с декольте, хотя показать особо нечего. Грудь дороже губ, конечно.
— Недостатки? Да вообще была как рыба снулая. Ни увлечений, ни интересов. Сидела бука такая, глянет укусит. Одевалась как из секты, черное да серое. Ну, допустим, не дано тебе в плане внешности (девица умильно скривилась), ну можно хоть одеться стильно, у нас випы тоже бывают. Мы с девчонками покурить — она сидит печатает или в окно смотрит. Нет, ничего этакого не выкидывала. На рабочем столе у нее кошка была, белая. Такие к сорока с десятком кошек и сидят, ни личной жизни, ни мужчин.
Другая комната, плакат Мановар,
— Наши девушки ну… такие… да, вы понимаете. Цветы жизни. Она на них не похожа была. Ни с кем не дружила вроде. Но мы однажды случайно после обеда разговорились, она на самом деле в мистике хорошо шарила, мы про Кастанеду как раз и заспорили. Она весь десяток книг когда-то читала. Потом на тамплиеров перешли. В мое время такие себя звали «готы». Мне показалось, она очень одинокая. Ну, впечатление. Но вполне адекватная, интересный довольно человек…
«Интересный довольно человек», подумала Даша. Обалдеть какая характеристика. Исчерпывающая. Она снова развернула на экране мемуары.
«…Мать когда орала, я успокаивалась. Орет — нормально, выорала все дерьмо. А вот когда молча, а потом по щекам начинала бить. Молча. Тогда я еще не понимала ничего, только что пахло от нее сивухой. Потом, постарше, поняла… и только за что — нет.
Не прощу. Пусть прощают другие. И таких как она не прощу, тварей. В аду их прощать на шампуре».
«…Школа типичная, не дать не взять, на наш Вэ класс пара-тройка нормальных, ну, более менее. Они общались между собой, закрытый круг. Я их понимаю. И полно уродов. Заводские окраины, «по гудку мы вставали, ребята». Пара полных наркотов, но те безбашенные, чего учинят неведомо, их побаивались. И была я. Ворона белая, вечно в черном. В убогой одежонке, с драной сумкой. И мамаша-алкашка. И училки, те сами класса боялись. А мне внушали «ну, не принимай так остро, не обращай внимания, ты просто сильно отличаешься, одевайся как все».
Будь хорошей девочкой для всех.
И тебя не будут пинать в раздевалке. И рвать твои рисунки. И подбрасывать дохлую крысу в сумку. И ссать на одежду, пока ты на физкультуре. И ржать когда ты отвечаешь — нарочно, всей кодлой. Училки молчали. Суки. Их я ненавидела, наверное, больше одноклассников…»
«Так. Проверить, не умерли ли страшной смертью несколько педагогов и пожилая алкоголичка под Саратовом… и выпускники одного класса» — подумала Даша, поежившись, — «…или умрут в ближайшее время».
Правду сказать, мамашу и бывших детишек ей не было жалко. Ничуть. Разве замотанных училок немного. Грех твой отыщет тебя.
«Поживешь с упырями».
«Но это лучше, чем с людьми, как видишь».
«…бабушка верила в нечистую силу. Всегда меня крестила, прежде чем расстаться. Я не очень-то. Но как-то нашла описание интересного ритуала. Самым злобным уродом в классе был П. Вечно перекошенный, что ли, хотя здоровый бугай. Прыщавый. Губы слюнявые, глазки поросячьи, с бесцветными ресницами. И уже в этом возрасте залысины. Вообще он был какой-то свиноподобный. Но хуже. Девчонки брезговали. Меня он изводил больше всех. Ткнуть кулаком в живот на перемене — да за удовольствие. Вырвать клок волос. Кинуть тетрадку в унитаз в мужском туалете. Но я терпела.