Амулет мертвеца
Шрифт:
— Сэкка не отзываются. Мы хотели поговорить. То ли не слышат, слиняли куда-то. Открой бардачок.
Данил повиновался. За потертой дверцей дешевого серого пластика увидел отделанный вишневым бархатом отсек, где в удобном зажиме лежал тупоносый синеватый «Зиг-Зауэр». И пара яйцевидных зеленых гранат в углублениях, словно для дорогих фруктов.
— Ага, — сказал Данил, — вот прямо так?
— Откуда я знаю теперь, как, — отозвался викинг в бороду, — тебе тоже надо будет. Я добуду, документы Майя сделает, уже на мази. Будешь замохраной
— ОО как два нуля, — сказал Данил и закрыл бардачок. — Может, для Даши чего посерьезнее тазера?
— Посмотрим. Кажется, дождь собирается, как раз под настроение. Как и положено, все гадости случаются пока ползет троллев совейн. Самайн, не делай лицо недоуменного барана. Вон наши ворота.
«Погода шепчет — налей да выпей», вспомнил Данил присловье покойной бабушки. Но не сейчас.
Они вкатили на территорию горбольницы, шлагбаум вскинулся сразу, видно, их номера отметили кто надо.
Морг размещался отдельно, одноэтажное здание унылого силикатного кирпича, ничем не примечательное, кроме стоящей во фрунт у невысокого крыльца пунцовой крышки гроба. Ну, это к нам не относится, подумал Данил, из этого кокона мы уже вылупились. А если вдуматься, глупо.
Труп вещь бессмысленная. Покойного в нем, в сущности, уже нет. Толку никакого. Портит воздух и дамские нервы. Уложите в коробку из копеечного вторичного гофрокартона, да свезите в крематорий. В печку его.
Рюшки, кисти, финтифлюшки какие-то… не домовина: пряник с тухлой начинкой. Тудыть их в качель, этих похоронщиков. Чистые гиены глазета.
Данил не ожидал увидеть Заревого в зеленоватом халате и шапочке, да с маской на лице. Не сразу и узнал. Тот изобразил на секунду дружеские объятия, но руки в зеленой одноразовой перчатке не подал.
— Прошу за мной. Они отдельно.
— Лично вскрывал, некрофил? — спросил вежливый Оле.
— Да куда там, в лаптях по паркету. Пару раз разделывать по Шору приходилось, и то на подхвате. Лучшие кого смогли найти эксперты, из Краснодара везли. Хотя и местные тут вполне.
Они прошли пару помещений, чекист (не без злорадства Данил решил так его мысленно звать) открыл толстую герметичную дверь, оттуда пыхнуло холодом и острой формалиново-гнилостной вонью.
«Дашка, я не знаю, за что ты мне дана, но ты героиня, выдержать все это ради меня, охламона».
В коридоре, освещенном световыми трубками и выкрашенном характерным туберкулезно-зеленым оттенком, Данил успел заметить плакаты, делавшие честь вкусу оформителя: схемы вскрытия по Вирхову и Шору и рисунки, ладно еще черно-белые, с портретами самоубийц. Кривошеие удавленники и опухшие утопленники, похожие на мешки с глазами, привлекала внимание пустота с шеей и размозженным подбородком над подписью «выстрел в голову из охотничьего ружья 12 калибра». Все это острые неживые глаза Данила окинули мгновенно.
Дверь, обитая жестью в облезлой серой краске, с табличкой «Секционный зал № 4». Вадим позвякал ключами
Данил подумал, как хорошо — он не помнит собственного времени в таком месте. Курган совсем иное, там была вера в иную жизнь, жестокая, грубая, но истовая. Не формализм формалина.
Большая комната без окон, голубой кафель на стенах, голый бурый пол, те же газосветные трубки у беленого потолка, и с жестяным прозекторским столом посередине — пустым. В противоположной стене двустворчатая серая дверь, почему-то с круглым окошечком-глазком. «Они страхуются, не оживут ли?»
Тела лежали на каталках, под синими пластиковыми покрывалами. Словно конвой вокруг стола. Живые мертвецы остановились у двери, не подходя ближе.
— Мы их подготовили, — сказал Заревой, поднимая покров с ближайшего. Неприглядное зрелище. В черном балахоне с намалеванными красными знаками, обугленные остатки лица под капюшоном, ямы выжженных глазниц, зубы, торчащие из бурых остатков губ.
От тела тянуло жареным мясом. В остром формалиновом соусе.
Руки и ноги притянуты к каталке широкими брезентовыми ремнями. На ногах тяжелые кожаные гриндерсы на квадратных каблуках. Фигура как-то топорщилась на груди… Женщина?
— Надежно, — заключил Ольгер, — с тетки и начнем. Но нужен индивидуальный подход. Остальных пока увези.
— Пара минут, — ответил чекист, — присутствовать можно?
— Только тебе. Если не обмочишься, — хмыкнул варвар.
— Предков не опозорю, не жди. Им некромантия была плевое дело. Упокоивали упырей пачками. Простите, я не о присутствующих.
— Дак мы ничего, — сказал Данил, — мы в общем привыкли. Упырь упырю кровь не высосет.
Чекист лично выкатил два тела в странную дверь с окном. Вернулся, потирая перчатку перчаткой, словно счищал что. Сказал:
— У нее руки исколоты. Вряд ли героин, не те доходы, синтетика какая, типа приснопамятного крокодила. Шваль.
— А ты герцогиню ждал? — и Ольгер достал из кармана небольшой, тщательно завернутый в черную бархатную тряпицу предмет. Простер руку над солнечным сплетением трупа.
На сей раз никаких ассоциаций с мертвыми царевнами у Данила не было. Ткани восстановились быстрее, может, свежесть трупа имела значение, и они увидели белое, не слишком правильное и вовсе не породистое лицо женщины лет тридцати на вид. На глаза ей лезли крашеные в сиреневый какой-то оттенок волосы.
Ольгер сказал:
— Давай, красавица, проснись, и взоры открывай.
Она шевельнулась, открыла черно-красноватые глаза, мутные, может, не совсем регенерировавшие. Потом раскрыла рот с неровными желтыми зубами. Кожа выглядела не мрамором, синюшно-известковой, от вредных привычек, быть может.
— Ты хто? Вы кто вообще? Она… — на лице отразился страх, — она сгорела?
— Смотря кто из вас, — ответил викинг, — что вы делали вчера вечером? Не пробуй врать, мы и так знаем.
И, не заботясь о логике, рявкнул: