Аналитик
Шрифт:
Но все же кое-какие мысли о том, чем отчет моего института будет отличаться от обычных, которые получает товарищ Сталин, у меня появились. А то вчера, когда только понял, что официальные данные не так уж и сильно расходятся с собранными моими людьми, уже стал думать, что ничего кроме нового оформления и небольшой «щепотки» набросанных идей я предложить не смогу.
Мысль же у меня была простая. В «обычных» отчетах описывается положение дел лишь по запуску предприятий, выпущенной ими продукции, количество брака, кому и сколько было поставлено угля, нефти или техники. Отдельно в пару строк идет информация о людях: сколько принято на работу, в каких должностях, сколько и чему обучено,
По сути я решил сделать нечто вроде перекрестной статистики. Сколько было принято на работу людей и как это сказалось на эффективности предприятия. Откуда они были приняты. Какая у них была начальная грамотность. Как они ее повышали и где. Сколько времени было потрачено на обучение. Затем — откуда эти люди ушли. Как в местах, которые покинули новые рабочие, сказался недостаток их рабочей силы. И тут же отчет начал «играть новыми красками».
Сразу становилось понятно, где обучение лучше и качественнее. На графиках наглядно стало видно, как и с чем связано повышение выпуска продукции. Отдельно затронул тему «кулибиных». Тех людей, которые не только вносят рацпредложения, но и эти предложения реально повышают эффективность труда и увеличивают ту же добычу угля. Тут я попытался тоже найти хоть какие-то закономерности — хотя бы выявить, как качество образования влияет на количество «самородков», способных дать дельный совет по улучшению своей работы. Хотя с «кулибиными» особого результата не получилось. Тут же гораздо больше факторов влияет на их появление. И самый главный — способности самого человека, его готовность учиться новому, думать в конце концов. Ну и желание людей как-то помочь своему предприятию. Вот это пожалуй был самый очевидный фактор, влияющий на количество внесенных и принятых рацпредложений. Где инициативу не зажимали, а вдобавок еще и стимулировали — там и рационализаторов было больше и эффективность завода или шахты выше. Что в принципе логично, но теперь это еще и на графике наглядно показано будет. Развил так сказать свою первоначальную идею, когда в первый день знакомился с бумагами «сборщиков».
Всю эту информацию я свел воедино — не один конечно и не за один день. Если бы не аналитики, взявшие на себя первичную обработку данных и «сборщики», которые помогали им искать среди вороха принесенных ими бумаг нужную информацию, времени бы у меня ушло гораздо больше, чем одна неделя. Да и в ту неделю мы еле уложились. Нам бы еще столько же, чтобы «отшлифовать» все, но ее уже не было. Пора было идти к товарищу Сталину, показывать результат нашей работы.
— Алло, товарищ Агапенко? — позвонил я секретарю Иосифа Виссарионовича. — Отчет по порученному институту заданию готов.
— Отлично, товарищ Огнев, товарищ Сталин уже спрашивал о нем. Подъезжайте завтра в Кремль к двум часам дня.
— Понял, буду.
Когда на следующий день я шел к Иосифу Виссарионовичу на доклад, то почти не волновался. Не в первый раз уже, да и материалы в пухлой — почти в пяти сантиметров — папке я знаю очень хорошо. Вот только в приемной генерального секретаря Агапенко к Сталину меня не пустил. И причина оказалось очень веской.
— Докладывать о результатах вашей деятельности вы будете не товарищу Сталину, — огорошил он меня.
— А кому же?
— Политбюро. Ведь институт создан по их поручению. Пойдемте, я провожу вас до зала заседаний. Вас уже ждут.
А вот сейчас у меня под ложечкой засосало. Одно дело — привычный доклад Иосифу Виссарионовичу и совсем иное — перед всем составом руководства нашей страны. Понятия не имею, как ко мне там относятся. Но делать нечего,
Глава 9
Апрель 1932 года
В зал заседаний Агапенко довел меня очень быстро по моим внутренним ощущениям. И тут же оставил одного перед дверями, предварительно доложив о моем приходе.
Позвали для доклада меня не сразу, пришлось минут десять «промариноваться» в ожидании, что лишь добавило мне напряжения. Поэтому когда я все же зашел в зал, то первым делом посмотрел, какое мне дали «рабочее место». Оно было не очень презентабельным. Большая доска на стене, стойка под плакаты, куда я намеревался крепить свои графики, и тумба-подиум. На нее-то я и положил свою папку, медленно и, постаравшись сделать это незаметно, выдохнув. После чего посмотрел на собравшихся.
Слева направо расположились пожалуй самые влиятельные люди в СССР.
Андреев Андрей Андреевич. Я уже с ним один раз мельком виделся. Самый молодой член Политбюро. Как по возрасту, так и по времени его работы на этой должности. Принят в Политбюро только в этом году в феврале. Судя по его взгляду, меня он узнал и вспомнил. Вроде смотрит благожелательно, что и не удивительно — точек пересечения у нас не было и даже сейчас отчет будет не по его ведомству. Он так-то до сих пор является наркомом путей сообщения.
Рядом с ним через круглые очки в тонкой оправе меня рассматривал Молотов. Один из главных сподвижников Сталина. Сейчас занимает пост председателя Совета Народных Комиссаров, что соответствует главе правительства. Член Политбюро с 1926 года, практически с момента его основания. Другое дело, что до этого Политбюро тоже существовало, но только тогда партия была РКП (б), а лишь с 26-го года она «расширилась» до Всесоюзной. Вячеслав Михайлович своих эмоций не показывает, и непонятно, как он вообще относится, что перед ним выступает с аналитическим докладом еще не закончивший университет студент. Одно мне ясно — он будет ориентироваться на реакцию Сталина.
Дальше сидел сам Иосиф Виссарионович. Старейший член Политбюро. Заседал в этом органе еще когда партия была чисто российской, а не всесоюзной, с 1919 года. По возрасту он тоже один из самых старых здесь. Старше него только присутствующий здесь же Калинин. Смотрит благожелательно, но и в тоже время словно как-то предостерегающе. Или мне это только кажется от нервов?
Надолго я задерживать свой взгляд на генеральном секретаре не стал, переведя его на следующего члена местного собрания.
Климент Ефремович Ворошилов. Тоже преданный сторонник Сталина. Отвечает за всех военных в стране, занимая пост председателя Реввоенсовета и одновременно наркома по военным и морским делам. Пожалуй единственный из присутствующих, во взгляде которого видно явное неодобрение и подозрительность ко мне. И чем я заслужил такую нелюбовь? Нигде ведь раньше не встречались. Или у него это «врожденное»?
Мазнул я по нему своими глазами мельком, и тут же перевел взгляд на его соседа за длинным столом — Кагановича. Вот у кого взгляд «добрый-добрый», а ощущение возникает, что он держит камень запазухой. Из его биографии мне известно, что до 28-го года Лазарь Моисеевич курировал Украину, а после был отозван в Москву. Точные причины мне неизвестны, надо будет потом, если после этого доклада все сложится хорошо, узнать про каждого члена Политбюро чуть больше, чем выплескивается на страницы газет. Сейчас курирует сельское хозяйство и связанные с колхозами вопросы. Пожалуй, заочно он обо мне должен знать побольше всех остальных, за исключением товарища Сталина.