Аналогичный мир - 4
Шрифт:
— Да, конечно, — Бурлаков сглотнул шершавый комок в горле. — Ты можешь звонить, вечером я дома.
— Вечером это во сколько?
— После девяти. Вот телефон.
Андрей усмехнулся, разглядывая визитку. Хотел сказать, что эта у него уже третья, так и коллекция наберётся, но промолчал. Говорить о Фредди рано, а о Степане Медардовиче неохота.
— Ладно. Замётано. Так ты приедешь?
— А как же, — Бурлаков старался улыбаться. — Я же обещал.
— Тогда ты тоже обещал, — совсем по-детски вырвалось вдруг у Андрея. — Что всё будет хорошо, что будет, как раньше, а получилось…
— Это война, пойми…
— А что же ещё, ладно, знаю, — Андрей досадливо дёрнул плечом и резко сменил тему. — Рожки не потают?
— Упаковка надёжная,
— Ништяк, не бери в голову.
Бурлаков кивнул.
По вагону прошёл проводник.
— До отправления пять минут.
Бурлаков и Андрей одновременно встали.
— Не выходи, ещё отстанешь.
— Ништяк тупо повторил Андрей.
Они прошли к выходу, и уже в тамбуре Бурлаков, мягко надавив ладонью, остановил Андрея.
— Нет, не выходи.
У Андрея дрогнули губы.
— Ладно.
В вагон влезала нагруженная чемоданами и сумками пара, Андрея и Бурлакова толкнуло, притиснуло друг к другу, и объятие вышло вынужденным.
— Провожающие, выйдите на перрон, отправляемся.
Бурлаков отпустил Андрея.
— До свидания, я приеду, как договорились.
— Ага, — хрипло выдохнул Андрей.
— Прошу, — голос проводника вежливо настойчив.
Пропустив Бурлакова на перрон, он остался стоять в дверях. Из-за его спины Андрей, прикусив изнутри губу, смотрел на Бурлакова. Поезд дрогнул и медленно двинулся. Бурлаков быстро пошёл, стараясь держаться вровень с вагоном. Андрей медленно, как через силу, поднял руку, то ли прощаясь, то ли останавливая. На его лице влажно блестели две дорожки на щеках, и это было последним, что увидел Бурлаков, не сразу поняв, что Серёжа плачет. Поезд набрал ход, и, уже не поспевая за ним, Бурлаков остановился. Зачем-то снял шляпу и взмахнул ею, хотя видеть его Серёжа уже никак не мог. И так, с обнажённой головой, и стоял на перроне, пока не скрылся из виду хвостовой вагон.
Проводник закрыл дверь и запер её свои ключом.
— Я покурю здесь, — сдавленно, перехваченным горлом сказал Андрей.
— На здоровье, — с вежливым равнодушием ответил проводник и ушёл в вагон.
Андрей похлопал себя по карманам в поисках сигарет, вспомнил, что оставил пачку на столике в вагоне, и выругался. Обычно ругань помогала успокоиться, но сейчас почему-то не сработало. Разревелся, как мальчишка, будто и впрямь… ладно, авось профессор не заметил, а то ещё вообразит себе невесть что. Он ещё постоял в тамбуре, пока не почувствовал, что щёки высохли, и тогда открыл дверь вагона.
Койка над его местом оставалась поднятой, а на столике пачка сигарет лежала, как он её оставил. Андрей сел по ходу, чтобы смотреть вперёд, а не назад, и закурил. Вокруг суетились, укладывая и размещая вещи, проводник собирал билеты. Отдавая свой, Андрей спросил о чае.
— Как управлюсь, подходи со своей посудой, — ответил проводник.
Ну, правильно, это тебе не мягкий вагон со всякими барскими штучками. Андрей вытащил из-под скамейки сумку, достал кружку, коробку с бритвенным прибором. Хорошо, что ещё там, в магазине, возясь с покупками, переложил всё нужное в дороге наверх. Так, а жилет тоже лучше наверх, едет-то на север, вот так, покупки все вниз, а между ними свёрток с «подобранными» деньгами, а что, ведь не соврал, шальные же деньги, как скажи с неба упали, три сотни он вынул и переложил в бумажник утром, вот на всё и хватило, и осталось, в Ижорске будет в два с минутами, так что там зайти и купить себе зимнего, там, говорили, военным торгуют, нет, армейским, война-то когда уже кончилась, и лётчицкую куртку можно задёшево взять, ну, посмотрим, как получится.
Он убрал сумку обратно, сел и уже спокойно огляделся. Да, эта публика ему под стать, здесь он на месте, в общей — усмехнулся — шеренге. В отсеке напротив то ли семья, то ли просто компания дружно сооружает общий стол из всякой немудрёной снеди, по проходу пробежал, переваливаясь, ребёнок, толстый от купленного явно на вырост пальто,
За окном бесконечные пригороды, заводы, жилые кварталы, деревья… Стремительно темнело, И Андрей разглядывал уже своё отражение.
— А вот пирожки, куры копчёные, колбаса… — выпевала женщина в белой куртке, толкавшая перед собой по проходу двухэтажный столик на колёсиках.
Андрей достал бумажник. Особо есть не хотелось, но чем-тоже надо занять себя, да и психанул он, а псих лучше всего заедать. Он купил курицу и булку, уже нарезанную ломтями, сходил к проводнику за чаем. Сахар и печенье здесь, как в мягком, на столах не лежали, тоже у проводника брать надо. Взяв пакетик сахара на два куска и маленькую пачку печенья, Андрей вернулся к себе и стал устраиваться уже основательно. Каждый сам за себя, один бог за всех, а его-то и нетути. Промасленная бумага от курицы вместо скатерти, столовый нож — ещё в Атланте в лагере покупал в дорогу, есть хлеб — заедать курицу и руки вытирать, дымящийся чай в кружке. Андрей ел не спеша, разглядывая темноту за окном. Рядом уже шумно чокались и рассказывали друг другу какие-то длинные непонятные истории. Вагон шумел ровным, сытым гулом. И Андрей чувствовал, как его отпускает страшное напряжение этих дней. Да, он всё сделал и сделал правильно, и ни о чём не жалеет. И помирился, и себя отстоял, и Эркина не подставил. Теперь, если что, то профессору придётся Эркина защищать, никуда председатель не денется. А случиться может что угодно. Потеряет вот так голову и спечётся, сгорит синим огнём, а Эркин тогда ведь за него тоже на всё пойдёт… ладно, выстрела не слышал, так о пуле не думай. Всё тип-топ, век воли не видать, едет домой не прожившись, а нажившись. И гостинцев полна сумка, и подарков…
…Одуряюще сладкие запахи, многоцветье коробочек на витрине.
— А это что такое?
— Рожки цареградские, — смеётся продавщица. — Сколько возьмёте?
— Каждого по дюжине, — сразу отвечает он.
И перед ним громоздятся коробочки, наполненные светло-жёлтыми, изогнутыми действительно как бычьи рога, тестяные конусы с изюмом, с орехами, с разными кремами, с кокосовой стружкой, и ровно по двенадцать в каждой коробочке, десять рублей коробка. Такого в Загорье и не видали, и не едали, это он точно знает…
…Пёстрая россыпь обложек книжного развала. Глаза разбегаются, всего бы набрал, и того, и другого, и третьего. Алисе — сказки, Жене… кулинарную энциклопедию, Эркину, чёрт, надо же такого, чтобы брату по душе пришлось, чтоб… о, Шекспир, сонеты, и на русском, вот это то, что надо, Эркин любит стихи, а вот он ещё антологию возьмёт, вот эту, да, «Русская поэзия, слово сквозь века». И себе… историю искусств, живопись, больно картинки хороши…
…Андрей улыбнулся воспоминанию. Сам себя за шиворот из магазина вытащил. И всё равно, уже в самом конце с лотка купил ещё о Царьграде большую книгу, с массой фотографий и рисунков. А потом ещё всякой мелочёвки: на стол поставить, на стенку повесить, Алиске ещё ленты узорчатые, уже в банты собраны с резинкой и заколкой, чтоб за волосы цеплять, Эркину перчатки, кожаные тёплые, ну, и себе такие же, а Жене шарф на шею, в загогулинах, как на том, памятном с детства, ковре…
…Он небрежно, скрывая нахлынувшее, спрашивает:
— Это называется как-то? Ну, узор, не знаешь?
И спокойное:
— Знаю. Турецкие огурцы…
…Всё-то профессор знает, и спокойный, как удав, хорошо удар держит. Ни во что не вмешивается, советует только, когда спросят, а вот смотри, не отрываясь. Вот тут чудом не сорвался. Но… сам пришёл, так что и претензии предъявлять некому. Ладно, обошлось и ладно. Курица какая мясистая, с жирком, и чай хороший, так чего ещё для жизни надо? Пожрал — поспал, поспал — пожрал. И в могилу лёг. С сытым брюхом и чистой совестью.