Аналогичный мир - 4
Шрифт:
И, уже начав есть, быстро вскинул на Бурлакова глаза.
— А чего ты испугался так? Я уже ого-го, ты б меня прошлой весной увидел, вот это было да-а!
Бурлаков сглотнул вставший в горле комок.
— Сейчас… всё в порядке?
— В абсолютном!
Андре даже подмигнул ему и снова набросился на яичницу. В самом деле она была такой вкусной, или это он так проголодался? А профессор тоже ничего, наворачивает — будь здоров.
— Поезд у меня в шесть.
— Я помню, — кивнул Бурлаков. — Пройдёмся по центру, Гостиный двор в воскресенье работает.
— Дело, — улыбнулся
— Да, конечно, — поддержал Бурлаков и внезапно, сам не ждал, что сорвётся, спросил: — Как ты выжил?
Андрей отодвинул опустевшую тарелку, отхлебнул чаю.
— Ты про что? Про лагерь, заваруху или Хэллоуин? Или про всё сразу? Жить хотел, вот и выжил. Ну и… помогали мне, конечно.
О Фёдоре Морозе Бурлаков не спросил, удержался. А Андрей вдруг со злой насмешкой улыбнулся и спросил:
— А ты что, засомневался? На, — он рывком расстегнул манжету и отодвинул рукав. — Смотри, вот он. Несводимый.
На белой коже цепочка синих цифр. Бурлаков смотрел, не различая их, и не в силах отвести глаза. Скрипнув зубами, Андрей справился с собой и опустил рукав, застегнул манжету.
— Всё! — отхлебнул чаю, обжёгся, крепко выругался и покосился на Бурлакова.
— Умеешь, — спокойно оценил Бурлаков.
Андрей ухмыльнулся.
— Хорошие учителя были. Да и я ученик не из последних.
— У нас в роду иначе и не бывает, — улыбнулся Бурлаков.
Закончили завтрак они уже в согласии, хотя бы внешнем. Пока ели, за окном посветлело, в серой облачной пелене показались прожилки голубого по-осеннему неба, проглянуло солнце. И, хотя не тянули и не копались, а из дома вышли уже после десяти.
Было прохладно, но сухо, дворники убирали опавшую за ночь листву. Андрей вертел головой, разглядывая витрины и прохожих.
— Ну город, — наконец выдохнул он. — Себя потеряешь и не заметишь ни хрена.
Бурлаков улыбнулся и кивнул своим мыслям. Да, если утренний полусонный и пустынный Царьград кажется мальчику слишком шумным и многолюдным, то, конечно, в Загорье ему будет лучше. А впереди долгие, блаженные, бесконечные семь часов, которые он проведёт с сыном, господи, неужели это правда?!
Только Эркин с Алисой пришли домой, как потемнело и повалил мокрый снег.
— Ну, как вы вовремя успели! — радовалась Женя, помогая Алисе вылезти из курточки. — И листья очень красивые, потом засушим и сделаем букет.
Дома тепло, из кухни, как всегда когда Женя дома, упоительные запахи, всё хорошо.
— Как ты? — Эркин пытливо посмотрел на Женю.
— Всё в порядке, — Женя поцеловала его в щёку. — Переодевайся, и будем обедать.
— Да, Женя, хорошо.
В спальне он разделся, натянул домашний костюм — осень уже, опять как раз, и хорошо, что штаны успели высохнуть, а то он будто купался в них. Он вешал джинсы в шкаф, когда в спальню вбежала Алиса.
— Эрик, а обед уже готов.
— Иду, — улыбнулся ей Эркин.
За столом говорили о школе и о том, что Жене за такую переработку должны были дать отгул, но работы так много, что просто оплатят сверхурочные и в двойном размере. Эркин слушал и кивал. Конечно, лучше бы отгул,
После обеда Алиса отправилась спать. Эркин озабоченно посмотрел на Женю.
— Ты устала, Женя, тебе надо выспаться.
— А я уже спала, — возразила Женя. — Пока вы учились. Вчера всё нормально было? Как Алиска себя вела?
— Хорошо, — убеждённо ответил Эркин.
Ему хотелось похвастаться, как он сумел пересилить себя, не видеть Алискиной белизны, но решил воздержаться: слишком многое ему бы пришлось объяснять и неизвестно, как ещё Женя это поймёт. И — вдруг он подумал — можно ли это вообще понять: Так что не стоит трепыхаться, обошлось и ладно. И когда Женя поставила последнюю тарелку на сушку, он легко подхватил её на руки и понёс в спальню.
За окном снег стал дождём, небо оставалось низким и тёмно-серым. Эркин опустил Женю на кровать и стал раздевать мягкими усыпляющими движениями.
— Но я не хочу спать, — тихо засмеялась Женя, обнимая его за шею. — Я тебя хочу.
— Ла-а? — радостно удивился Эркин. — Я тогда сейчас дверь запру.
Он оторвал себя от Жени, в два шага пересёк спальню и щёлкнул задвижкой. И от двери посмотрел Женю. Она перекатилась на живот и лукаво смотрела на него, из-под рассыпавшихся и упавших на лицо волос. Эркин тихо счастливо засмеялся, стаскивая через голову рубашку, и мягким прыжком оказался рядом с Женей.
— А вот и я!
— Ага, — согласилась Женя, обнимая его. — Как же ясоскучилась по тебе, я тебя целые сутки не видела.
— И я, — вздохнул Эркин. — Так долго, м-м, какая ты вкусная, женя, — он даже причмокнул, целуя её.
Женя засмеялась, сладко ёжась и потягиваясь в его объятиях. Эркин целовал её, мягко тёрся о неё, её телом, раздевая себя.
— Как это у тебя получается? — удивилась Женя.
— А тебе нравится?
— Очень! Какой ты красивый, Эркин, — мягко отстранившись, она разглядывала его, гладила взглядом.
За окном и в спальне стремительно темнело, и в уже не голубом, а синем сумраке тело Эркина словно тяжелело, сливаясь с темнотой, и только блеском молнии иногда мелькала его улыбка, и ещё его глаза, чёрные и блестящие этой чернотой. Женя потянулась поцеловать их, и Эркин крепче обнял её, пряча в кольце своих рук, накрывая своим телом.
— Я иду, женя.
— Я встречаю. Входи, Эркин.
Волна была рядом, но Эркин давно не боялся её: она ни разу не помешала ему, даже накрытый, закрученный ею, потеряв в ней себя, он ни разу не ошибся, не сделал Жене больно или неприятно. Он помнил о Джексонвилле, но это было уже слишком давно, и Женя простила его, и ему просто хорошо в горячей, сразу и обжигающей, и леденящей волне. Тело Жени, её кожа, запах её волос… он то качался плавно и широко на всю длину, то бил сильными, но не резкими толчками, то замирал и мягко ворочался в Жене, давая ей передохнуть.