Анатом
Шрифт:
Иштван не стал возражать. Катя под надежной охраной Илларионовских офицеров поедет домой, к тому же Иштван приставит к ее дому еще пару агентов, чтобы иметь возможность проследить за девушкой, зная ее непредсказуемость, порой буквально граничащую с глупой опрометчивостью.
Он оставил Катю в удивительно для случившегося радужном настроении, и от этого ему было легче.
Иштван приехал на кладбище, где вчера утром так помпезно, с почестями похоронили графа вопреки всем обычаям на второй день после смерти. Но судьба и злой рок не дали останкам убитого пролежать в земле. Кто-то
Иштван терзался мыслями, кто и зачем? Зачем кто-то неизвестный убивает невинных людей? Зачем он собирает их тела.
Возле могилы графа расхаживали люди в мундирах. Двоих покойников, уже унесли, оставался только Тамилин и неизвестный Иштвану старик.
Тамилина Иштван знал лично и очень хорошо. Он сам принимал его на службу и сам рекомендовал для этого дела. За исполнительность и высокие достижения в поимке и раскрытии нескольких опасных для государства революционных групп Тамилин несколько раз приставлялся к наградам. Отец троих детей, муж и любимый сын, так глупо и печально оборвалась его героическая жизнь, что Иштван невольно почувствовал укол совести.
Томилин лежал недалеко от разрытой могилы, с раскинутыми в стороны руками, лицом наверх. На его шее виднелся кровавый подтек, такой же как у предыдущих жертв. Неизвестный старик лежал вдалеке, по всей видимости сторож с кладбища, как решил Иштван. Он видимо пытался убежать, но не успел, и смерть настигла его как другие свои жертвы.
Димитриев поежился, осматривая стройные и ровные ряды кладбищенских тропинок. Дорогие кресты, каменные надгробия.
— Ты хоть представляешь, что может начаться, если не дай бог все это осветят в персе. Лейб — доктор императора, дочь премьер-министра, агенты Департамента, это же насмешка над всей Императорской полицией. Он буквально плюет нам в лицо. А мы даже не знаем, подпольщики ли это? Или обычный сумасшедший? Или слишком опасный гений?
— Ты думаешь я не думал об этом? — спросил у друга Иштван, — Каждую минуту.
Он осмотрелся и подозвал к себе одного полицмейстера Деревянко, господина ответственного, но довольно поверхностного и от этого весьма хамоватого.
— Кто-нибудь видел как это произошло? — спросил Иштван у подоспевшего по первому зову чиновника.
— Нет, ваше благородие. Мы всех опросили. По ночам здесь обычно безлюдно. Все свидетели мертвы. Иван Аркадьевич, наши волнуются, жаждут мести.
Иштван бросил на полицмейстера властный взгляд.
— Обыскать каждый сантиметр, может все-таки кто-нибудь видел. — приказал он.
Чиновник бросился раздавать приказы своим людям. В этот момент, раздался колокольный перезвон. Иштван поежился и перекрестился. Как это символично — в церкви наверняка отпевали покойника.
Иштван поднял голову на звонницу. На самом верху, в арочных проема отчетливо виднелась хрупкая фигура подроста, который с жутким остервенением звонил в колокола. Он словно маятник, раскачивался на веревках, перепрыгивая от одной к другой, но не смотря на всю хаотичность его безумных движений, звук над кладбищем разносился ровный и правильный. Казалось, что эти огромные купола, играют какую-то загадочную и давно утерянную мелодию его отвергнутой души.
— Зачем
— Да кто ж его знает! — пожав плечами ответил Петр. — У святого отца спрашивали, говорит юродивый, сам не осознает что делает. Это у него от горя. В том году где-то на этом кладбище его мать порезали. Мальчик все видел, и с тех пор живет на звоннице, ни с кем не разговаривает и прячется, если завидит посторонних.
В голове Иштвана мелькнула догадка, как слабая надежда, он серьезно посмотрел на друга.
— Его опросили? — строго спросил он.
— Да что он скажет. Говорю же тебе — юродивый. Он имени то своего не помнит. — раздраженно отмахнулся Димитриев.
Иштван выругался и махнул одного из жандармов.
— За мной. — сказал он, когда офицер оказался рядом с ним.
Оставив Димитриева следить за тем, как увозят тела, они вдвоем направились в сторону церкви.
Церковь стояла в самом центре кладбища, и служила своеобразным разграничением между двумя классами покойников. С одной стороны хоронились люди высшего света, титулованные, чиновники и даже принцы и принцессы крови, с другой простой люд. Конечно изначально она строилась в стороне от кладбища, но со временем, когда первая часть огромной пустоши была заполнена простыми деревянными крестами, было принято разделить кладбище на две части и вновь умерших богачей и дворян стали хоронить с противоположной беднякам стороны. Так и случилось, что церковь оказалась стоять в самом его центре.
Колокольня пристраивалась позже, после того, как старая звонница обветшала и грозила обрушением. Ее не стали перестраивать, а просто построили рядом огромную, светлую башню, с удобной площадкой для звонаря, великолепными резными колоколами и с позолоченной крышей.
Иштван вошел в небольшую дверку, и поднялся по винтовой лестнице. Жандарм покорно следовал за ним.
На самом верху они уткнулись в массивную деревянную дверь, повешенную для довольно хрупкие крепления. Иштван подергал за ручку, она была заперта.
— Выбивай! — приказал он офицеру и отошел в сторону.
С одного удара офицер вынес запертую дверь, и в разные стороны полетели щепки. Дверь скрипнула и открываясь, с грохотом отлетела в стену.
Они вошли внутрь.
Внутри никого не было. Иштван обернулся на своего спутника, он собирался уже что-то сказать тому, когда сзади, с диким ревом, на него набросился странный зверек. Иштван не видел кто это, но предположил, что скорее всего это и есть тот самый мальчик, что звонил в колокола. Звереныш вцепился Иштвану в руку и начал рычать.
Жандарм схватил мальчику за шиворот, и грубо отдернул от начальника.
— Тише Миша! — крикнул на жандарма Иштван, видя, что тот собирается откинуть брыкающегося ребенка в сторону.
Жандарм замер, держа на весу, в одной руке, словно брошенного котенка, ревущего и брыкающегося мальчика. Ребенок и впрямь был похож на зверька. В ободранных одеждах, грязный, непричесанный, он вызывал только жалость. Не зря его прозвали юродивым. Взгляд у него был затравленным и перепуганным, но вопреки своим страха он готов был сражаться за свою жизнь до конца.