Анатомия «кремлевского дела»

Красноперов Василий Макарович

Нетрудно догадаться, что лагерная “жена” – это и есть та самая Эльза Бухе. Как указано в чекистской справке, в 1928 году Эльза была осуждена Коллегией ОГПУ к трем годам ссылки “за шпионскую к.-р. деятельность и за расшифровку себя как сотрудника ОГПУ, впоследствии бежавшей из ссылки и задержанной при попытке перехода границы”, а в 1930 году тройка ПП ОГПУ по Московской области дала ей 3 года Соловецкого концлагеря, где она и встретилась с Хачатуровым. Как видим, “преступные” устремления лагерных супругов вполне совпадали. В апреле 1933 года Хачатуров досрочно освободился, и одновременно истек срок ссылки у Эльзы. Супруги приехали в столицу. Сюда же, на окраину города, еще весной 1930 года вернулась и первая семья Михаила Ивановича, которая в 1928 году вынуждена была бежать из Рязанской области в Сибирь, спасаясь от ареста на фоне кампании коллективизации. Хачатуров узнал, что его дочери рядом, и пригласил их к себе. Одна из дочерей впоследствии вспоминала, что жил он в какой-то жалкой лачуге, напоминавшей “деревенский трактир, где вся публика сплошь мужики”:

Когда дверь открылась, я увидела толпу небритых мужчин, все они курили. В этой толпе я узнала моего отца и бросилась к нему [1142] .

Не

посвященная отцом во все перипетии его лагерной жизни, дочь позже рассказывала, что отец влюбился в какую-то “молодую мать”, которую она именовала “Э” (это, конечно, была все та же Эльза Бухе). Мать эта мечтала выехать за границу для воссоединения со своей семьей. Чтобы помочь любимой, Хачатуров якобы написал письмо самому Сталину, называя его “Сосо” на правах личного знакомства. Через два дня, по утверждению дочери, загранпаспорт для “Э” был готов. Думается, что речь здесь все же идет об упомянутом выше письме, адресованном Енукидзе.

1142

Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History, Volume 1, Number 3, Summer 2000 (New Series), p. 513.

В чекистской справке довольно загадочно указано: по освобождении Хачатуров “сразу перешел на нелегальное положение” и оставался на нем “вплоть по день своего ареста”. Тем не менее, будучи “нелегалом”, он каким-то чудом смог достучаться до Енукидзе и внушить ему, что работает “где-то у нас” – так выразился Енукидзе в письме к Артузову, – и добиться для Эльзы разрешения на выезд за границу (не исключено, что Хачатуров был и с Енукидзе лично знаком по революционной работе в Закавказье). Подписавший справку работник СПО ГУГБ В. Ильин [1143] с возмущением сообщал:

1143

Воспоминания об Ильине оставил М. П. Шрейдер: “Вскоре после возвращения из отпуска в Иваново я поехал в командировку в Москву и встретил нашего бывшего комсомольца дивизии Осназа Виктора Ильина, работавшего тогда в секретно-политическом отделе (СПО) и занимавшегося следственными делами. На мой вопрос, что из себя представляет новый нарком [Ежов. – В. К.], Виктор начал расхваливать его демократичность и простоту, рассказывая, что он ходит по кабинетам всех следователей, лично знакомясь с тем, как идет работа. – И у тебя был? – спросил я. – Конечно, был. Зашел, а у меня сидит подследственный. Спросил, признается ли, а когда я сказал, что нет, Николай Иванович как развернется и бац его по физиономии… И разъяснил: “Вот как их надо допрашивать!” – Последние слова он произнес с восторженным энтузиазмом” (М. П. Шрейдер. НКВД изнутри. М.: Возвращение, 1995, с. 37). Много позже Ильин стал секретарем Московского отделения Союза писателей по оргвопросам и послужил прообразом бывшего чекиста Лукина из повести Владимира Войновича “Шапка”.

После отъезда Бухе за границу было получено аг[ентурное] сообщение о том, что Бухе передала для газеты “Последние новости” пакет с корреспонденциями от Хачатурова [1144] .

Кадетская газета “Последние новости” издавалась в Париже, а главным ее редактором был сам П. Н. Милюков. Почему социал-демократ Хачатуров решил передать свои корреспонденции именно туда, так и осталось загадкой; возможно, это было каким-то образом связано с заданием, гипотетически полученным Эльзой Бухе от “органов” перед отъездом. Остается предположить, что, оказавшись во Франции, Эльза поступила не так, как ей было предписано, и чекистам ничего не оставалось, как принять серьезные меры. Хачатуров был разыскан и арестован 20 июля 1935 года, незадолго до суда над обвиняемыми по “кремлевскому делу”. Ильин информировал:

1144

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 103. Л. 278.

В процессе предварительного следствия было установлено, что: 1) Хачатуров, будучи враждебно настроенным соввласти, подготовлял свой нелегальный переход границы. 2) Хачатуров установил связь с Михайловым-Шофманом, являющимся секретарем-переводчиком у представителя американского телеграфного агентства. Через Михайлова-Шофмана (арестован ОО ГУГБ) Хачатуров переслал в американскую прессу к.-р. клеветническую статью о тов. Сталине и статью по делу Енукидзе, перечислив в этой статье ряд лиц, проходивших по этому делу. 3) Через Бухе Хачатуров установил связь с членом З[аграничной] Д[елегации] РСДРП (м) – Даном, с сотрудником газеты “Последние новости” Поляковым и редактором этой же газеты П. Н. Милюковым [1145] .

1145

Там же. Л. 278–279.

Можно видеть, что, находясь на нелегальном положении, Хачатуров времени не терял и бездельем отнюдь не страдал. Кроме добычи паспорта для своей возлюбленной он развил бурную деятельность еще на двух направлениях. Особый интерес вызывает “связь” с З. Л. Михайловым-Шофманом, поскольку именно она, по всей видимости, являлась для Хачатурова источником средств к существованию. В спецсообщении, направленном Сталину заместителем начальника Особого отдела ГУГБ НКВД М. С. Горбом 9 сентября 1935 года, Михайлов-Шофман назван “помощником представителя прессы Херста в СССР” – этим представителем на тот момент был Линдсей Пэррот, московский корреспондент информационных агентств “Интернэшнл ньюс сервис” и “Юниверсал сервис”, входивших в “газетный трест” Херста. Чекисты, естественно, обвиняли Михайлова в шпионаже в пользу США. Беспартийный Михайлов до революции, как и Хачатуров, был меньшевиком, а в годы Первой мировой войны эмигрировал за границу. Неизвестно, когда именно он вернулся на родину, но большим доверием у новой власти явно не пользовался – как указано в спецсообщении, в 1925 году он уже отбывал ссылку за шпионаж. Ясно как божий день, что помощником Пэррота устроиться без помощи “органов” он бы никак не смог. Ведь еще в 1934 году заведующий отделом печати НКИД К. А. Уманский называл Пэррота одним из “недружественных инкоров, пользующихся

любым поводом для устных и письменных гадостей” [1146] . Так что, как и в случае с Бенгсон, если Михайлов на кого и шпионил, то на родные “органы”, которые, без сомнения, поручили ему приглядывать за Пэрротом. Но кроме шпионажа приходилось и в самом деле Пэрроту помогать – ведь этот настырный корреспондент все время требовал новые и новые материалы. Для этого были у Михайлова и источники – Е. Л. Бернштейн-Янтарев, П. Э. Шенберг, Д. П. Агатов и М. И. Хачатуров. Вероятно, Михайлов платил им за составление обзоров советской прессы; при этом лишь Янтарев в описываемый период имел постоянную оплачиваемую работу – он служил ночным редактором газеты “Советская торговля”. Остальных троих М. С. Горб назвал людьми без определенных занятий. Однако известно, что П. Э. Шенберг в прошлом работал в японском телеграфном агентстве, одновременно являясь негласным сотрудником ОГПУ [1147] . Но вместо того, чтобы наблюдать за японцами и исправно доносить на них “органам”, Шенберг подружился с японским журналистом Отакэ Хирокити из другого агентства и по-дружески открылся ему, что работает на ОГПУ. Это стало известно коллеге Шенберга Р. Н. Киму, который быстро настрочил донос, и Шенберг был на 5 лет отправлен в ссылку, откуда вернулся незадолго до своего второго ареста. Не исключено, что и с Янтаревым и Агатовым происходило нечто подобное. Неудивительно, что Михайлов-Шофман и четверо его помощников (включая Хачатурова) при первой же возможности стали легкой добычей “органов”, которые периодически чистили и прореживали корпус своих сексотов. Чекисты предсказуемо обвинили “журналистов”, которые теперь именовались “агентами”, в шпионаже и измене родине. Обвинение строилось на том, что Михайлов с помощью своей “агентуры” якобы передал Пэрроту

1146

Советско-американские отношения 1934–1939 гг. (Россия ХХ век. Документы). М.: МФД, 2003, с 178.

1147

Куланов А. Е. Роман Ким. М.: Молодая гвардия, 2016, с. 125.

для американской разведки шпионские сведения о строительстве подводного флота на Дальнем Востоке, о конструкциях подводных лодок и радиусе их действия, о постройке стратегической железнодорожной линии вдоль реки Амура и об имевших место контрреволюционных настроениях в рядах Красной армии [1148] .

А также

клеветнические, контрреволюционные материалы о тов. Сталине, которые были опубликованы и использованы прессой Херста для антисоветской кампании в Америке [1149] .

1148

Лубянка. Сталин и ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. Январь 1922 – декабрь 1936. М.: МФД, 2003, с. 687.

1149

Там же.

Михайлова приговорили к высшей мере наказания, но удивительным образом его делом занялось Политбюро, и расстрел был заменен на 8 лет лагерей (позже, в 1938-м, он все равно был расстрелян). Дальнейшую же судьбу Хачатурова можно проследить по воспоминаниям его дочери, Н. М. Пирумовой, которой в 1992 году разрешили частично ознакомиться с делом отца. Оказалось, что на следствии в 1935 году Хачатуров не стал запираться, признал все обвинения в контрреволюционности и шпионаже – теперь уже чекисты и его предыдущий приговор считали вынесенным за контрреволюционную деятельность. Получив новую “десятку”, Хачатуров был отправлен в лагерь. В лагере в 1937 году завели на него новое дело, закончившееся расстрелом. Как можно понять из воспоминаний Пирумовой, записанных американским историком, приставленный к Хачатурову лагерный стукач донес оперчасти, что Михаил Иванович надеется на освобождение, которое каким-то образом обеспечит ему из-за границы Эльза [1150] .

1150

Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History, Volume 1, Number 3, Summer 2000 (New Series), p. 514.

141

Прибыв в Харьков, Енукидзе с сентября 1935-го по февраль 1937 года занимал должность директора Харьковского областного автогужевого транспортного треста. Серые холостяцкие будни скрашивала ему Тамара Лицинская, переехавшая вслед за Авелем Сафроновичем в Харьков из Москвы, оставив детей на попечение матери. К июньскому пленуму ЦК 1936 года Енукидзе подготовил заявление о восстановлении в партии. Оно, собственно, было готово и к декабрьскому пленуму, но тогда руководство сочло преждевременным рассмотрение этого вопроса. Теперь же заявление было рассмотрено, и пленум с подачи вождя вынес иезуитское решение: снять запрет с восстановления Енукидзе в партии, но решение этого вопроса передать на усмотрение низовых парторганизаций – как будто те могли решить такой вопрос самостоятельно. Просто Сталину было чуть легче и удобнее диктовать свою волю какой-нибудь низовой парторганизации, нежели пленуму ЦК.

В итоге спустя три месяца, 7 октября 1936 года, при рассмотрении заявления Авеля Сафроновича на заседании бюро Харьковского обкома “было предложено от приема Енукидзе в партию воздержаться”. Сверх того, Енукидзе был обвинен в “неразборчивом отношении к людям” и “в замазывании своих отдельных ошибок, в частности по вопросам истории Закавказских парторганизаций” [1151] . Так бесславно закончились попытки Енукидзе вернуть себе былой статус, хотя бы частично.

1151

Филиппов С. Г. Руководители центральных органов ВКП(б) в 1934–1939 гг.: справочник; [под общ. ред. А. Б. Рогинского]. М.: Политическая энциклопедия, 2018, с 37.