Анатомия «кремлевского дела»
Шрифт:
Но затем план изменился. Чекистские авторы дали этому следующее объяснение от лица Енукидзе:
Начиная со второй половины 1932 г. и в дальнейшем, надежд на организацию вооруженного переворота в Кремле, в сочетании с массовыми выступлениями в стране, оставалось все меньше. Томский это неоднократно подчеркивал в беседах со мной и указывал, что блок решил основную нелегальную работу вести по линии террора против руководителей ВКП(б) и советского правительства и что внутри Кремля надо вести работу так, чтобы иметь эту основную задачу в центре внимания. Томский говорил, что среди завербованных для участия в подготовке переворота в Кремле лиц надо найти смелых и решительных людей, которые примут личное участие в организации группового террористического акта. Томский развивал следующий план действий: среди завербованных внутри Кремля подбирается небольшая группа лиц, которая либо ночью на квартирах, либо во время прогулок совершает террористический акт над Сталиным, Молотовым, Ворошиловым и Орджоникидзе. В стране, в результате убийства перечисленных выше руководителей
1157
Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. 1937–1938. (Россия. XX век. Документы). М.: МФД, 2004, с. 155–156.
Чекистский сюжет продолжал развиваться. В протоколе допроса Енукидзе от 30 мая 1937 года была уточнена (и сильно раздута) его роль во вражеском заговоре. Предан забвению был тезис о том, что Енукидзе ни в какие организации якобы не входил. Теперь “выяснилось”, что в состав некоего “центра центров” Енукидзе вошел еще в феврале 1934 года. Общая картина выглядела так:
К осени 1933 г. сложился объединенный нелегальный руководящий центр, который возглавил деятельность всех антисоветских сил в стране. В состав этого центра входили: Пятаков, Бухарин, Каменев, Рыков, Томский. Я же лично вошел в состав центра в начале 1934 г. Как член этого единого центра, в состав которого я вошел в 1934 г., руководил нелегальной работой в Кремле. Кроме того, я осуществлял связь между центром и антисоветской организацией в НКВД, возглавляемой Ягодой, а также между центром и военной организацией [1158] .
1158
РГАНИ. Ф. 6. Оп. 13. Д. 25. Л. 108.
Если существовал такой “центр центров”, то должны же были проводиться и совещания его членов. Такой вопрос от лица следствия был поставлен в протоколе. Ответ от лица Енукидзе первоначально формулировался следующим образом:
В совещаниях центра я участия не принимал. Более того, я даже не знаю, были ли вообще такие совещания, ибо несмотря на то, что руководство НКВД нам было подчинено, такие совещания были сопряжены с большим риском провала. Тем более я, занимавший пост секретаря ЦИК, ничем практически не скомпрометированный, не мог бы присутствовать на таких совещаниях, если бы они и имели место. Руководство работой центра происходило на основе встреч отдельных его участников, разновременно, в разных местах, при удобных с точки зрения конспирации случаях [1159] .
1159
РГАНИ. Ф. 6. Оп. 13. Д. 25. Л. 108.
При сочинении ответа чекисты воспользовались стандартными заготовками, но результат вышел столь абсурдным, что даже подследственный отказался под этим подписаться, и следователям пришлось все вычеркнуть начиная со слов “ибо несмотря…” [1160] .
Чекистские сочинители из кожи вон лезли, чтобы объяснить, почему Ягода, будучи, по их сценарию, сообщником Енукидзе, дал ход “кремлевскому делу”, что привело к устранению Авеля Сафроновича с партийного олимпа. Ведь, как показал Енукидзе на допросе 30 мая 1937 года,
1160
Там же.
было решено, что связи Ягоды с центром правых или центра с Ягодой будут происходить через меня, поскольку я, как секретарь ЦИК, был по служебной линии тесно связан с ОГПУ-НКВД. В момент переворота в Кремле и ареста руководителя партии и правительства Ягода должен был принять соответствующие меры для помощи заговорщикам [1161] .
Вместо этого Ягода, как известно, занялся расследованием “кремлевского дела”, что привело к компрометации Енукидзе. Пытаясь объяснить этот парадокс, сочинители выкручивались как могли, приписывая Енукидзе показания такого рода:
1161
Генрих Ягода. Сборник документов. Казань, 1997, с. 514–515.
Я затрудняюсь сказать, какими именно методами Ягода, Молчанов и Паукер пользовались для того, чтобы обеспечить свертывание [кремлевского] дела внутри НКВД. Однако эта цель была достигнута. Должен сказать, что положение Ягоды было весьма тяжелым, ибо дело велось под непосредственным наблюдением ПБ [первоначально чекисты написали “и ЦК, и лично Сталина”, но Енукидзе настоял на внесении поправок. По его требованию из показаний также вычеркнули следующую фразу: “Приходилось жертвовать и моим, и Петерсона положением в Кремле, для того чтобы спасти организацию в целом”. – В.
1162
РГАНИ. Ф. 6. Оп. 13. Д. 25. Л. 108.
Надо заметить, что чекисты не спешили связывать Енукидзе напрямую с главным эпизодом “кремлевского дела”. На том же допросе Енукидзе был задан вопрос о том, какое отношение имел он к деятельности “террористической группы” работников Правительственной библиотеки. Согласно протоколу, Енукидзе ответил:
Террористическая группа в Правительственной библиотеке Кремля была создана одной из сотрудниц этой библиотеки Ниной Александровной Розенфельд по прямому указанию Каменева, но отношения к этой группе я не имел. Об антисоветских настроениях Розенфельд и о ее непосредственной связи с Каменевым я был информирован последним еще в 1932 году [1163] .
1163
Генрих Ягода. Сборник документов. Казань, 1997, с. 509.
Далее Авель Сафронович показал, что якобы Каменев посетил его в Кремле в конце 1932 года перед отправкой в минусинскую ссылку под предлогом передачи некоторых личных просьб. Однако после того, как просьбы были высказаны, Каменев потребовал отчета о проделанной нелегальной работе. В ответ на возражения Енукидзе, который якобы Каменеву лишнего рассказывать не хотел, Лев Борисович упрекнул того в бездействии и сообщил, что “антисоветские связи” внутри Кремля имеются у него самого и на время ссылки он хотел бы передать их Авелю Сафроновичу. Енукидзе далее показал:
Он спросил меня, знаю ли я Нину Розенфельд. Я ответил утвердительно. Тогда Каменев сообщил мне, что Розенфельд имеет связи среди работников Секретариата ЦИК и Правительственной библиотеки и может быть использована для антисоветской пропаганды. На мой вопрос, какие у Каменева основания считать, что Н. Розенфельд можно будет использовать для антисоветской работы, Каменев ответил, что Розенфельд является лично ему преданным человеком и разделяет его отношение к руководству ВКП(б) и советской власти. Я сказал, что в случае необходимости установлю связь с Розенфельд [1164] .
1164
Генрих Ягода. Сборник документов. Казань, 1997, с. 510.
К сожалению, остальные показания Енукидзе пока остаются недоступными, и невозможно точно узнать, установил ли он связь с “террористкой” и как в дальнейшем по ходу следствия развивался чекистский сюжет.
144
На этом фоне началась расправа с жертвами “кремлевского дела”. С 28 оставшимися в живых фигурантами, осужденными Военной коллегией Верхсуда, расправлялись поэтапно. Прежде других (25 августа 1936 года) по приговору Военной коллегии, оглашенному на открытом московском процессе “объединенного троцкистско-зиновьевского центра”, был расстрелян Л. Б. Каменев. Теперь взялись и за остальных. В мае 1937 года в Москву этапировали содержавшихся в уральских политизоляторах бывших работников кремлевской комендатуры И. П. Лукьянова, И. Е. Павлова, П. Ф. Полякова, возможно, В. Г. Дорошина (мы точно не знаем, где он отбывал срок), а также бывшего начальника Секретного отдела комендатуры Н. Н. Мищенко (ранее приговоренного ОСО к трем годам лагерей). Вслед за ними в июне 1937 года в Москву этапировали Н. А. Розенфельд и Е. К. Муханову (не совсем понятно, содержались они в одной тюрьме или в разных – по сведениям, имеющимся в базах данных репрессированных, Розенфельд содержалась в Ярославле, а Муханова – в Верхнеуральске, но, как мы знаем, в начале 1937 года некоторых осужденных по “кремлевскому делу” этапировали из уральской (Е. Ю. Раевскую) и суздальской (Н. И. Бураго) тюрем в Ярославль; при этом известно, что в базах отражены не все места отбытия наказания). В июне же был этапирован в Москву и М. И. Новожилов. Дорошин, Лукьянов, Мищенко, Павлов, Поляков, Новожилов, Муханова, Лёна Раевская, Н. А. Розенфельд и Борис Розенфельд были включены Ежовым в расстрельный список НКВД от 26 июня 1937 года. И закипела работа. На всех прибывших на Лубянку завели новые дела, пропустили через Военную коллегию и приговорили к расстрелу. Часть кремлевских “террористов” расстреляли 2 и 3 июля 1937 года (Дорошин, Лукьянов, Мищенко, Муханова, Павлов, Н. А. Розенфельд); вместе с ними 3 июля были казнены бывший начальник Школы кремлевских курсантов Н. Г. Егоров, бывший начальник политотдела Кремля М. А. Имянинников и бывший заместитель коменданта Кремля Б. П. Королев. Несколько позже отдельно расправились с Лёной Раевской – ее этапом доставили в Москву из Ярославской тюрьмы в день расстрела некоторых из ее подельников, 2 июля 1937 года. В тот же день на Лубянке старый знакомый Лёны следователь С. Г. Гендин, допрашивавший ее в апреле 1935 года, предъявил ей “постановление ГУ ГБ НКВД об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения”: