Анатомия «кремлевского дела»
Шрифт:
Дальше следует довольно странное описание поведения княжны в тюрьме:
Долгие дни и ночи тянулись в одиночной камере на Лубянке. Ее допрашивали по десять часов ежедневно. Следователи менялись, кричали, угрожали расстрелом. Но она держалась с достоинством, у нее не дрогнул ни один мускул [1178] .
Непонятно, правда, зачем следователям надо было меняться и угрожать расстрелом, если княжна и не думала запираться:
Она сказала следователю, что ей стыдно вспоминать свою сытую и красивую жизнь в Кремле. Теперь она знает, как страдает советский народ, какой ужасный режим установил для него этот тиран. Народ сидит в тюрьмах и проклинает Сталина. А закончила она свои показания смелым и решительным заявлением: “Я хотела убить Сталина. Я хотела, чтобы народ свободно вздохнул. Я смерти не боюсь” [1179] .
1178
Там же.
1179
Там же.
Боярчиков пишет, что следователей такая откровенность довела до белого каления. Почему? Наоборот, в реальности такого признания они как раз и добивались
Новая страница биографии Урусовой, как петля, – нависла над ее головой. Теперь ее будут судить как дворянку и назовут русской Шарлоттой Корде [1180] .
1180
Боярчиков А. И. Воспоминания. М.: АСТ, 2003, с. 193.
И сюда добралась Шарлотта Корде – эта выдумка чекистам удалась на славу! Далее Боярчиков переходит к описанию судебного процесса по “кремлевскому делу”:
На скамье подсудимых, кроме Урусовой, сидело много других работников Кремля – из пищеблока, хозобслуги, культпросветучреждений и охраны. В числе подсудимых – секретарь ВЦИК Енукидзе, комендант Кремля Петерс и завкультпросветом Кремля Розенфельд. В качестве соучастника Розенфельда к суду был привлечен его родной брат Л. Б. Каменев. Судебный процесс длился 10 дней. В ходе процесса было выявлено множество попыток покушения на Сталина. Но все попытки были неудачными. С последним словом на суде выступила Урусова, которая сказала: “Судьи пытались оторвать меня от трудового народа России. Но это им не удалось. Мое дворянское происхождение не должно порочить меня перед народом. Выкормила меня и воспитала простая крестьянка, ставшая мне матерью. Меня подготовили к трудовой жизни советская школа и комсомол… Старый мир мне враждебен. Я ненавижу угнетение и тиранию, и потому хотела убить тирана. Я не боюсь смерти. Народ меня вспомнит”. Урусову не расстреляли, потому что не хотели сделать из нее мученицу. Ее осудили на 10 лет тюремного заключения. Но кто может поручиться, что ее не замучили в тюрьме? Только будущее поколение может рассказать истинную правду о драматической судьбе княжны-комсомолки Урусовой [1181] .
1181
Там же. С. 194.
Вот так рождаются легенды, хотя Боярчиков для пущей правдоподобности утверждает, что вся эта печальная повесть является пересказом письма Каменева Зиновьеву, написанного после возвращения с судебного процесса по “кремлевскому делу”. Боярчиков, похоже, не подозревал, что Зиновьев и сам был в Москве на Лубянке одновременно с Каменевым и вернулся в политизолятор лишь незадолго до суда над своим товарищем по несчастью.
Упоминается “кремлевское дело” и в других мемуарах, известных своей вопиющей недостоверностью. Речь идет о книге Элизабет Лермоло “Лик жертвы” (Face of a Victim). Автор книги, находившаяся, по ее словам, в конце 1934 года в ссылке в карельском городке Пудож как жена репрессированного, была арестована сразу же после убийства Кирова и, пройдя через следствие и “суд”, отправилась в крестный путь по тюрьмам. Из заключения ее освободила война – очередная тюрьма была разбомблена немцами. После освобождения она сумела воссоединиться с мужем и покинуть СССР, отступая на запад с немецкими войсками. Книга интересна тем, что, несмотря на обилие в ней авторских фантазий, она все же содержит правдивые сведения, – причем те, которые не могли быть известны автору из посторонних источников (книга впервые увидела свет в 1955 году). Долгое время личность автора оставалась неустановленной. Исследователи выдвигали осторожные гипотезы о том, что псевдоним Элизабет Лермоло мог принадлежать арестованной в связи с убийством Кирова Елизавете Федоровне Ермолаевой 1903 года рождения. Однако автобиографические данные, сообщаемые автором мемуаров, разительным образом отличались от данных Ермолаевой, которая была замужем за членом ВКП(б) и вплоть до ареста сама состояла в партии (муж Ермолаевой не был репрессирован и лишь после ее ареста попал в списки лиц, подлежащих выселению из Ленинграда). Из мемуаров следовало, что “Элизабет” с мужем Михаилом сумели в 1950 году эмигрировать в США. Несложная проверка показывает, что в пассажирском манифесте трансатлантического лайнера “Генерал Бэллоу”, прибывшего в порт Нью-Йорка 25 ноября 1950 года, эти пассажиры значились под именами Елизавета и Михаил Лермоло, а в списке перемещенных лиц из Арользенских архивов – под фамилией Лермоло-Ярковенко. К тому же в Каталоге записей об авторских правах Библиотеки Конгресса США за 1955 год указано, что Элизабет Лермоло – это псевдоним Елизаветы Л. Яковенко [1182] . Таким образом, под вопросом остается лишь одна буква в фамилии.
1182
Catalog of Copyright Entries. Third Series, Volume 9, Part 1, Issue 1, January-June 1956.
Воспоминания Елизаветы Лермоло [1183] о “кремлевском деле” представляет собой адскую смесь из истории Веры Крушельницкой, сплетен об обстоятельствах смерти Надежды Аллилуевой и дела кремлевских библиотекарш. Во время этапа из Соловецкой тюрьмы в Суздальскую Елизавета якобы встретилась с некоей Софьей Никитиной, прообразом которой послужила Камилла Крушельницкая. Софья рассказала ей о своей племяннице – Зое Никитиной (то есть Вере Крушельницкой). Надо заметить, что Камилла Крушельницкая действительно отбывала срок наказания на Соловках. Во время гражданской войны, рассказала “Софья Никитина” Елизавете, ее брат, бывший офицер и отец Зои, подался на юг к белым вместе со своей женой, оставив двух дочерей, Зою и Люду, на попечение тетки. Софья воспитала племянниц в христианской традиции (правда, в отличие от католички Крушельницкой, она придерживалась православия). Однако, окончив школу, Зоя поступила в комсомол, предупредив, правда, свою тетку, что делает это лишь в карьерных целях (“Я буду как редиска – красная снаружи и белая внутри”). Зоя начала работать на целлюлозной фабрике и параллельно посещала вечерние курсы библиотечного дела. Это помогло ей устроиться на работу в Библиотеку им. Ленина. Открылась ей дорога и в Академию художеств, где она училась рисовать и подрабатывала натурщицей. Там ее якобы и приметил Енукидзе, который стал приглашать ее в Большой театр и на другие мероприятия. Летом 1932 года Зоя сообщила тетке, что ее приглашают в Кремль для работы в личной библиотеке Сталина. Попросив у тетки благословения, Зоя села в машину, присланную Енукидзе, и уехала. В тот же день
1183
Elizabeth Lermolo. Face of a Victim. London, Arthur Barker Ltd., 1956.
Не знаю, мне их так и не показали. Но, судя по вопросам, которые мне задавали на допросах в течение трех месяцев, думаю, что Зоечка задолго до этого планировала любым способом пробраться в Кремль, потому что имела приказ из-за границы убить Сталина; у нее ничего не вышло, потому что сам Сталин про это узнал [1184] .
Позже, летом 1937 года, в Суздальском политизоляторе Елизавета, по ее словам, сидела в одной камере с некоей Натальей Трушиной (кстати, Елизавета пишет о пожаре в складском помещении тюрьмы, в котором сгорели все вещи арестантов. Точно такой же пожар упоминается в тюремном деле Натальи Бураго, правда, там речь идет о Ярославской тюрьме и о 1939 годе). Выяснилось, что после смерти родителей в 1918 году Наталью, тогда студентку университета в Ленинграде, взяли к себе в семью Аллилуевы. Когда Надежда захотела уехать в Москву, родители готовы были отпустить ее только в сопровождении Натальи. Надежда стала работать в Кремле секретарем у Ленина и как-то по его поручению поехала в Царицын с “секретными директивами”. Там ее заприметил Сталин, который по возвращении из Царицына стал за ней ухаживать. Когда они поженились, Наталья продолжала находиться при Надежде Аллилуевой в роли экономки. После описаний бытовых неурядиц в семье Сталиных Наталья рассказала о зловещей роли Енукидзе в судьбе Зои – он, оказывается, специально готовил комсомолку к совершению теракта над Сталиным. В назначенный день он привез ее в кремлевскую библиотеку и позвал Сталина посмотреть на красавицу. Но Сталин не вышел к девушке, а стал наблюдать за ней через отверстие, специально проделанное в стене. Увидев на Зое накидку, Сталин заподозрил неладное и велел охране обыскать ее. Тут же под накидкой у нее нашли маленький пистолет с отравленными пулями!
1184
Там же. С. 210.
Интересно, что все это, если верить рассказу, происходило до того, как Аллилуева умерла. Вдобавок эпизоду с Зоей предшествовал роман Сталина с сестрой Лазаря Кагановича Розой, на которую он якобы положил глаз в 1932 году, будучи в гостях у Кагановичей в Серебряном бору. Подобные случаи подрывали душевное здоровье Надежды. На вечере у Ворошиловых в честь пятнадцатой годовщины Октябрьской революции она поругалась со Сталиным и убежала домой. Там, в ванной, по рассказу Натальи, Надежда упала в обморок. Когда Сталин, которому Наталья сообщила о произошедшем по телефону, примчался домой, Надежда очнулась, и ссора между супругами продолжилась. Закончилась она тем, что Сталин прямо в ванной комнате собственноручно задушил Надежду [1185] .
1185
Elizabeth Lermolo. Face of a Victim. London, Arthur Barker Ltd., 1956, c. 217–232.
На первый взгляд кажется, что Елизавета Лермоло гораздо меньше знала о “кремлевском деле”, чем Боярчиков, и питалась лишь слухами, передаваемыми из уст в уста. Но при этом Елизавета, например, утверждала, что 2 февраля 1935 года вместе с ней по этапу в Челябинский политизолятор из Ленинграда прибыли Каменев, Зиновьев, Бакаев и даже Мрачковский (который в реальности не мог появиться там раньше 26 марта). Несмотря на прокол с Мрачковским, следует отметить, что факт этапирования Каменева и Зиновьева в Челябинскую тюрьму особого назначения не вызывает сомнений и вряд ли Елизавета Лермоло могла узнать об этом из открытых источников в 1955 году.
Воспоминания о “деле Енукидзе” оставили не только узники тюрем и лагерей, но и бывший чекист, сотрудник ИНО ГУГБ и невозвращенец Александр Орлов (Л. Л. Фельдбин), прославившийся книгой “Тайная история сталинских преступлений”. Орлов был лично знаком с Енукидзе, но это не сделало его повествование более правдивым. Знакомство произошло во время поездки Енукидзе в венскую клинику доктора Ноордена весной 1933 года (именно оттуда Авель Сафронович отправил открытку М. Я. Презенту). Орлов в то время “работал” в Европе, а его больная ревматизмом дочь находилась в той же клинике под присмотром матери [1186] . Не упоминая об этом, Орлов пишет, будто случайно встретил Енукидзе близ советского полпредства в Вене. Орлов характеризует Енукидзе как в общем-то незлого и даже добродушного человека, всегда готового прийти на помощь тому, кто в ней нуждается. Рассказывает бывший чекист и о ссоре Авеля Сафроновича со Сталиным и последующей его опале в начале 1935 года, упоминая при этом скандал с брошюрой о подпольных типографиях и снятие Енукидзе с поста секретаря Президиума ЦИК. Разумеется, обстоятельства назначения Енукидзе на пост одного из председателей ЦИК Закавказской Федерации и последующей отмены этого назначения в мемуарах Орлова изложены совершенно неверно, хотя автор явно старался, чтобы его повествование выглядело как можно более убедительно и правдоподобно. Сообщает Орлов, что Сталин настолько осерчал на своего бывшего приятеля, что всеми силами стремился унизить его и тем причинить как можно больше страданий. А поняв, что Енукидзе каяться перед ним не собирается, приказал Ягоде отыскать на него компромат.
1186
Volodarsky, Boris. The Life and Death of Alexander Orlov. Oxford University Press, 2015, p. 43.
Грехи Енукидзе были известны всем. Енукидзе и его приятель Карахан из наркомата иностранных дел имели репутацию своеобразных покровителей искусства – они покровительствовали молодым балеринам из московского Большого театра… Другой грех Енукидзе… сводился к щедрой помощи женам и детям арестованных партийцев, с которыми он когда-то был дружен. Сталину все это было известно и раньше, но теперь он требовал представить эти факты в новом свете. Если бы Ягода копнул глубже, то в архивах НКВД он обнаружил бы сведения еще об одном прегрешении Енукидзе. В один прекрасный день, пресытясь обществом двух прелестных девушек из секретариата ЦИКа, Енукидзе выдал им превосходные характеристики за своей подписью и президентской печатью, снабдил их приличной суммой в иностранной валюте и пристроил обеих в советские торговые делегации, отравляющиеся за границу. В дальнейшем обе девушки не пожелали вернуться в СССР [1187] .
1187
Орлов, А. Тайная история сталинских преступлений. М.: Автор, 1991, с. 296.