Анатомия «кремлевского дела»
Шрифт:
Из каких же соображений Лохова, вопреки очевидности, настаивает на эсеровском прошлом Чернявского? Ответ прост: абсурдное предположение, что Миша Чернявский в 16 лет был “ответственным партийным работником”, является ключевым для дальнейшей разработки Светланой Лоховой сюжета о супершпионе и террористе Чернявском. Как ни странно, Лохова практически полностью доверяет лубянским протоколам. И придуманное ею “давнее знакомство” Чернявского с Я. М. Фишманом нужно Лоховой для глубокомысленных выводов о том, что “Фишман обучал Чернявского методам убийств политических лидеров”, “преподавал своему ученику уроки темного искусства добычи информации”.
43
Военная карьера Чернявского поначалу задалась. Михаил окончил 1-е Советские командные курсы (1920), Высшую военно-химическую школу комсостава (1921–1923), специальный класс войсковых химиков Химических КУКС РККА (1924–1925). В январе 1926 года он назначен был начальником военной лаборатории, помощником начальника по технической части Научно-испытательного химического полигона в Люблине. Объясняя это назначение, Светлана Лохова, ссылаясь на книгу “Фашистский
Михаил Кондратьевич не надолго задержался на полигоне. В феврале 1927 года подающего надежды (или, наоборот, не оправдавшего надежд) специалиста по военной химии начальство (в лице начальника полигона В. М. Рохинсона и начальника Военно-химического управления РККА Я. М. Фишмана) порекомендовало на работу в IV Управление Штаба РККА, где ему уже не удалось подняться выше должности начальника отделения. Сперва его назначили, как пишет Лохова, “начальником сектора химии 3-го (информационно-статистического) отдела”. В данных, приведенных в Энциклопедии военной разведки, на которую ссылается Лохова, слово “химии” отсутствует, но сам Чернявский на допросе подтвердил, что был приглашен в Разведупр именно для работы по “военной химии” [352] . В этой связи Лохова очень подробно пишет о “наставнике” Михаила Кондратьевича Я. М. Фишмане, давая при этом понять, что Чернявский вместе с ним чуть ли не участвовал в попытках наладить массовое производство ядовитого газа люизита. Однако ни в одном из протоколов допросов нет сведений, что Чернявский работал совместно с Фишманом. Фишман на тот момент занимал должность начальника Военно-химического управления УС РККА, и в протоколах допросов по “кремлевскому делу” он упоминается лишь дважды – в обоих случаях в связи с тем, что рекомендовал Чернявского на работу в Разведупр. Рекомендацию эту он дал, по-видимому, в расчете на то, что Чернявскому поручат упорядочение зарубежной информации по военно-химической тематике; сам Чернявский на допросе предположил, что на работу в Разведупр его взяли, так как он “интересовался языками”. Лохова с уверенностью пишет, что Чернявский “занимался отчетами о работе германских специалистов в России”. Однако именно германская линия работы Чернявского ниоткуда не следует – да и вряд ли Михаил Кондратьевич знал немецкий язык в достаточном объеме.
352
РГАСПИ. Ф 671. Оп. 1. Д. 108. Л. 117.
Работая в Разведупре, Чернявский дважды выезжал в зарубежные командировки. В первый раз он отправился в США в 1931 году “под прикрытием” – в качестве инженера якобы для обучения в Массачусетском технологическом институте, где пробыл до июня 1933 года [353] . Второй раз – в январе или феврале 1934 года в Италию и США в составе правительственной комиссии для заключения “договора с итальянскими и американскими фирмами об оказании Союзу технической помощи по порохам и взрывчатым веществам” [354] . Вернулся Чернявский в СССР в июне 1934 года. В том же году прошел аттестацию (“Хорошо изучил химическое дело в иностранных армиях”) и был назначен начальником 12-го (химического) отделения 3-го отдела Разведупра (то есть отдела военно-технической разведки, преобразованного из информационно-статистического отдела в ноябре 1934 года при реорганизации разведывательного ведомства). Кроме того, в качестве общественной нагрузки Чернявский руководил кружком партийного просвещения. Эти обязанности он выполнял вплоть до ареста.
353
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 108. Л. 117.
354
Там же. Д. 110. Л. 33.
Благодаря сохранившимся пассажирским манифестам трансатлантических пассажирских пароходов [355] мы даже можем ориентировочно восстановить облик Михаила Кондратьевича. Это был невысокий голубоглазый мужчина с каштановыми волосами. Точный рост его выяснить уже не удастся – видимо, при посадке на пароход этот параметр определяли на глаз, и разница между двумя “замерами” оказалась слишком велика – в 1931 году – 170 см, а в 1934-м уже 160. В 1928 году Михаил Чернявский женился на Евдокии Трофимовне Черкасовой (родилась в Украине в 1902 году в поселке Червоное Житомирской области). Жила семья в Москве, в доме № 15 по Смоленскому бульвару (на одном из допросов Чернявский назвал этот дом “общежитием Разведупра”). Как указано в биографии Черкасовой, опубликованной в журнале “Русская речь” в 1982 году, она,
355
https://heritage.statueofliberty.org/passenger
окончив гимназию, работала учительницей в сельской школе, потом заведующей детским садом и снова учительницей. В 1926 году Е. Т. Черкасова окончила школьный факультет Академии коммунистического воспитания имени Н. К. Крупской [356] .
(Советское
Ближе к концу следствия по “кремлевскому делу”, 23 апреля, Черкасову вызвали в НКВД на допрос в качестве свидетеля. Судьба улыбнулась ей – в 1937 году обязательно посадили бы в лагерь как ЧСИР, но на дворе был всего лишь 1935 год. Следователь Черток провел с ней беседу, в ходе которой она ничего нового для следствия не показала, подтвердив лишь факты “антисоветских разговоров” с участием обвиняемых. Под конец следователь строго спросил, почему она об этих разговорах куда надо своевременно не сообщила. Сильно перепуганная коммунистка Черкасова ответила:
356
Русская речь, 1982, № 2, с. 99.
Я признаю, что, не сообщив партии все то, что я выше показала, я совершила партийное преступление. Это есть акт двурушничества с моей стороны и предательства интересов партии и Соввласти [357] .
Черток дал ей подписать протокол и оформил пропуск на выход. И Евдокия Трофимовна навсегда покинула стены Лубянки, чтобы прожить долгую жизнь.
В 1938-м она окончила Московский городской педагогический институт. Но дальнейшая карьера застопорилась. “Русская речь” брежневских времен туманно сообщает:
357
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 111. Л. 243.
В годы войны Е. Т. Черкасова работала мастером на одном из московских заводов и учетчиком по труду в совхозе Московской области [358] .
И читатель остается в недоумении – почему это советская власть так нерационально использовала труд специалиста с двумя высшими образованиями.
Однако старая жизнь постепенно забывалась, трагические события прошлого меркли и отдалялись.
Только в 1944 году Евдокия Трофимовна поступила в аспирантуру МГПИ имени В. И. Ленина. После ее окончания в 1947 году Е. Т. Черкасовой была присуждена ученая степень кандидата филологических наук. С этого же года и до конца своей жизни она работала в Институте русского языка АН СССР, совмещая эту работу с преподаванием в МГУ имени М. В. Ломоносова. Докторскую диссертацию Евдокия Трофимовна защитила в 1966 году [359] .
358
Русская речь, 1982, № 2, с. 99.
359
Там же.
Она стала автором многих научных работ в области грамматики и истории русского литературного языка. Будучи тяжело больной, ушла из жизни в 1976 году.
44
Впервые (9 февраля 1935 года) фамилия Чернявского была на следствии названа его приятелем, арестованным слушателем Военно-химической академии В. И. Козыревым, который в начале 1920-х годов около двух лет жил в одной комнате с Михаилом Кондратьевичем во время учебы в Высшей военно-химической школе комсостава в Москве, а затем на Курсах усовершенствования комсостава. На допросе 25 февраля ему пришлось рассказать следователю Дмитриеву (который впоследствии будет допрашивать и самого Чернявского) “о его антипартийных, контрреволюционных взглядах по вопросам политики партии в сельском хозяйстве” [360] (то есть о взглядах, обычных для партийцев начала тридцатых годов, которые приобретали зловещий оттенок лишь благодаря специфическим чекистским формулировкам, используемым в протокольной записи). Под конец допроса, как уже говорилось, опытный следователь на основе показаний “сколотил” контрреволюционную группу из приятелей и сослуживцев Козырева, одним из участников которой, на свою беду, оказался Чернявский. Видимо, вскоре последовало распоряжение об аресте Михаила Кондратьевича, и первым протоколом его допроса, направленным Сталину и Ежову, стал протокол от 6 марта 1935 года. Следователь Дмитриев начал знакомство с новым фигурантом с расспросов о Козыреве, зафиксировав в протоколе сведения о неизбежных в те годы беседах приятелей о положении крестьянства. Сообщив Чернявскому о том, какие показания дал на него Козырев и наверняка сгустив при этом краски, Дмитриев быстро добился от раздосадованного Чернявского нужных показаний на Козырева:
360
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 107. Л. 150.
Козырев – человек с кулацкой идеологией, в партии он по соображениям карьеры. Козырев к коллективизации сельского хозяйства относился враждебно, он по этому вопросу повторял обычные троцкистские нападки на партию; нередко он указывал: “Ленин бы лучше провел перестройку сельского хозяйства”. Далее он говорил: “Линия партии настраивает крестьянство против революции”. Он указывал на наличие огромных непроизводительных издержек, сопровождающих коллективизацию. Козырев представляет из себя законченного врага коммунизма [361] .
361
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 108. Л. 28–29.