Анатомия «кремлевского дела»

Красноперов Василий Макарович

Собственно, допросы арестованных родственников (кроме, конечно, Н. Б. и Б. Н. Розенфельдов) и коллег главных “террористок” теперь были нужны чекистам лишь для того, чтобы придать делу большую солидность, окончательно сформировать “террористическую группу” и создать видимость наличия доказательств “преступной деятельности” – хотя бы в виде признаний арестованных. Для этого следователи заставляли их вновь и вновь давать показания, компрометирующие основных фигуранток. 8 марта, например, в очередной раз была допрошена Наталья Бураго. По мере развития следствия показания Натальи Ивановны (как, впрочем, и других “подельниц” Мухановой и Розенфельд) приобретали все более зловещий характер. На допросе, состоявшемся в Международный женский день, Бураго под давлением следователей показала о “террористических намерениях” Мухановой и Розенфельд. Эти настроения якобы стали ей известны из бесед, которые она с ними регулярно вела на протяжении 1933 и 1934 годов.

Начинали

разговор обычно Розенфельд и Муханова. Все их антисоветские высказывания кончались выводом, что виновником якобы тяжелого положения в стране является Сталин. Розенфельд постоянно со злостью отзывалась о Сталине, говоря, что “Сталин стал царем-батюшкой, правителем России” [323] .

Представляется, что далеко не все подобные высказывания выдумывались следователями. Однако интерпретировались они, разумеется, в духе, выгодном следствию.

323

РГАСПИ Ф. 671. Оп. 1. Д. 108. Л. 60.

В одной из бесед в 1933 году, в которой принимали участие – я, Розенфельд, Муханова и Давыдова, Розенфельд говорила о том, что жизнь стала невыносимо тяжелой. Тут же она, обращаясь к нам, сказала: “Вот бы набраться храбрости и убить Сталина”. Муханова ответила ей: “Одной храбрости для этого мало”, а на вопрос Давыдовой, что же еще нужно, сказала: “Это длинная история”. На этом беседа оборвалась [324] .

Маловероятно, разумеется, чтобы работающий в Кремле человек с “неподходящим” социальным происхождением мог настолько уверовать в свою безопасность и утратить всякую осторожность, что осмелился бы вести подобные беседы с кем бы то ни было. Но болезненно подозрительный вождь вполне мог этому поверить, а значит, и чекистам нечего было стесняться. К тому же по всем признакам было заметно, что у Натальи Бураго иссякла воля к сопротивлению следствию. Почувствовав слабину, многоопытные следователи Каган и Сидоров поспешили взять быка за рога и получить от Бураго нужные показания:

324

Там же. Л. 60–61.

Признаю, что я скрывала до сих пор, что Муханова и Розенфельд готовили убийство Сталина… Первый раз мне стало известно о подготовке убийства Сталина от Мухановой летом 1933 г. В беседе со мной в присутствии Розенфельд Муханова заявила мне, что она “должна убить Сталина”. В дальнейшем о решении убить Сталина говорили мне несколько раз и Муханова, и Розенфельд… Я знаю от Розенфельд и Мухановой, что они делали следующие попытки для совершения убийства Сталина: 1) через Давыдову Розенфельд пыталась устроить Муханову на работу в библиотеку Молотова. Предполагалось, что она этим путем укрепит свое положение в Кремле, 2) через Давыдову и Минервину Муханова и Розенфельд пытались устроиться на работу в библиотеку Сталина. Когда это им не удалось, они были крайне опечалены, и в беседе со мной Муханова говорила: “Неужели сорвались все наши планы убийства Сталина?” 3) Розенфельд и Муханова пытались получить билеты на Красную площадь в ноябре месяце 1933 г. 4) Вспоминаю такой эпизод. Осенью 1933 года я, Розенфельд, Муханова стояли у окна библиотеки. Розенфельд, которая смотрела в окно, сказала: “Смотри, Муха, Сталин идет, и без охраны”. Муханова ответила: “Так его легко и подстеречь”. В связи с этим стали частые прогулки Мухановой по Кремлю, которые она делала до ограничения хождения по Кремлю [325] .

325

Там же. Л. 61–62.

Нумерация здесь – верный признак того, что следователи использовали “домашние заготовки”, то есть схемы, выработанные заранее во время совещаний с руководством. На этих же совещаниях, вероятно, звучали призывы к максимальному расширению заговорщической группы. И вот в протоколе фиксируются следующие показания, якобы данные Н. И. Бураго в ответ на вопрос следствия о том, кто еще принимал участие в подготовке теракта:

На мой вопрос они сказали мне, что “мы не одни”, что “за нами стоят другие люди, которые нас поддержат”. Я из этого поняла, что они входят в организацию, по заданию которой они действуют… Они не называли мне фамилий. Из работников кремлевских учреждений к подготовке убийства Сталина имели отношение: 1) Давыдова З. И. Она принимала участие в отдельных беседах, когда Розенфельд и Муханова говорили о подготовке убийства Сталина. 2) Барут, антисоветски настроенный человек, очень близок с Мухановой. 3) Шарапова А. Ф., антисоветски настроена, была близка к Розенфельд, поддерживала с ней тесную связь и после увольнения из библиотеки. 4) Раевская Е. Ю. Ее Розенфельд хотела использовать

для получения необходимых ей сведений. Раевская – женщина легкого поведения и заводила широкие связи среди сотрудников кремлевских учреждений [326] .

326

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 108. Л. 62–63.

Здесь обращают на себя внимание два пункта: 2-й и 4-й. Фамилия А. Ф. Шараповой впервые мелькнула в протоколе допроса арестованной комсомолки-библиотекарши П. И. Гордеевой от 10 февраля. Затем ее фамилия появилась в показаниях Нины Розенфельд от 12 февраля, а позже и в показаниях других арестованных. Это предопределило и ее арест. Антонину Федоровну Шарапову все называли бывшей дворянкой, но в краткой справке, предваряющей протоколы ее допросов, всего лишь указано, что она дочь офицера – впрочем, одно другому не мешает. О себе Шарапова рассказывала на одном из допросов, что она

с сентября 1925 по март 1926 г. … работала в Кремле в библиотеке ВЦИК. В марте оттуда ушла в Институт техники управления; с декабря 1926 г. по сентябрь 1930 г. … снова работала в Кремле в Правительственной библиотеке… Георгий Карлович Вебер был фактическим заведующим библиотекой [327] .

Речь идет, видимо, не о Правительственной библиотеке, а о библиотеке ВЦИК – ведь слияние трех библиотек произошло лишь в конце 1930 года, а объединенной Правительственной библиотекой стал руководить М. Я. Презент. Но Антонина Федоровна к тому времени вынуждена была уволиться из Кремля в связи с травлей ее в стенгазете. На момент ареста она работала инструктором Центральной сельскохозяйственной библиотеки Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. Ленина.

327

Там же. Л. 158–159.

Что касается 4-го пункта, то примечательно, как менялась роль, отведенная чекистами Лёне Раевской в “кремлевском деле”. Арестовав ее одной из первых как настоящую княжну Урусову и потенциальную “террористку”, чекисты быстро поняли, что на эту роль молодая мать трехлетнего ребенка вряд ли годится. Зато, по их мнению, она годилась на роль “женщины легкого поведения”, которая, пользуясь этим своим “достоинством”, могла что-нибудь у кого-нибудь выведать и передать выведанное “террористкам”.

К концу допроса Бураго следователи, в который уже раз, отразили в протоколе коварные замыслы “террористок”:

Судя по заявлениям, которые мне делали Розенфельд и Муханова, они обе готовы были лично пойти на убийство Сталина. Розенфельд говорила мне, что “ей надоела эта собачья жизнь” и она готова на все. Муханова была несколько сдержаннее, но заявила мне однажды, что ей нужно уметь хорошо стрелять. Розенфельд много раз говорила мне о силе воли “Мухи” (как она называла Муханову), о ее самообладании, решительности. Я думаю, что Муханова была безусловно готова на убийство Сталина [328] .

328

Там же. Л. 63–64.

Правда, Муханову убрали из Кремля, и это затруднило выполнение ею теракта, но не остановило “убийц”:

Розенфельд несколько раз в 1934 г. и последний раз в 1935 г. во время 7-го съезда Советов говорила мне, что подготовка убийства Сталина продолжается, и жаловалась на то, что ей трудно сейчас без Мухановой [329] .

39

Примерно с этого же времени, то есть около 8 марта 1935 года, чекисты потихоньку принялись арестовывать и служащих Секретариата Президиума ЦИК. Первой из этих арестованных была допрошена 25-летняя комсомолка (с 1927 г.) Вера Александровна Ельчанинова, до ареста успевшая сделать впечатляющую комсомольскую карьеру, став в итоге секретарем комитета ВЛКСМ при ЦИК СССР и членом Райсовета Ленинского района. В аппарате ЦИК Вера работала техническим секретарем Консультационной части Секретариата Президиума. На первый взгляд арест Веры грянул как гром с ясного неба – еще 5 марта она числилась в штате, а уже 8-го сидела на табуретке в одном из кабинетов Большой Лубянки напротив следователя СПО Голубева, отличавшегося, по описанию тех, кто прошел через его руки, довольно зверской внешностью. Однако Вера Ельчанинова не могла не знать об арестах ее подруг-комсомолок – библиотекарш Гордеевой, Коновой и Симак. И поводом для ее ареста как раз могли послужить показания Полины Гордеевой, которая на допросе 1 марта 1935 года вынуждена была донести на свою подругу:

329

Там же. Л. 64.